В муторном молчании доезжаем до дома. Пока Драгош нажимает на пульте кнопку открытия ворот, я озадаченно осматриваюсь по сторонам. Заливистый лай его псов слышно даже сквозь музыку, зверюги явно чем-то взбешены.
А вот и причина их недовольства, закинув нога на ногу, вальяжно сидит на каменном фундаменте забора и поигрывает полуснятой туфлей.
Я не Драгош, давить в себе эмоции умею плохо, поэтому, не дожидаясь пока заглохнет мотор, выскакиваю из машины и, закатывая на ходу рукава, выбегаю из гаража.
Ну, "сестричка", держись...
Глава 20
Драгомир
Вот куда она кинулась? Рванула как гончая, – злюсь, открывая водительскую дверь, но, резко передумав, возвращаю ногу на коврик. Пусть перебесится. Встряхнув пачку сигарет, вытягиваю зубами ту, что выдается больше остальных, подкуриваю попытки с третьей и возвращаю голову на подголовник, устало глядя в зеркало заднего вида, в котором отражается мой воробышек, "гостеприимно" раздающий оплеухи своей сестре. – Сумасшедшая. И меня в эту круговерть затягивает, а я поддаюсь. Не хочу, упираюсь, но ничего не могу с собой поделать, всё равно рвусь за ней как привязанный.
С самой свадьбы, словно в дурмане. Вместо того чтобы занявшись бумажной волокитой, зарегистрировать частное предприятие, раздобыть нала на раскрутку и попытаться своими силами продолжить дедово дело, меня только и занимают, что бестолковые попытки выбить её из головы. А как деньгами отцовскими уела меня не по-детски! Зубатая штучка, чует куда вгрызаться, и права ведь – делом нужно заняться, а не хороводить вокруг неё с пожаром в штанах и кашей в башке. Но это поправимо: пару часов сна быстро очистят голову, а уж сбить стояк желающие всегда найдутся. Вот что делать с болью в груди?
Печёт там, где сердце, и колёт и ёкает. Ничего так не хотел, как поверить ей этим утром. Даже там, в машине, огрызался, а по нервам так и царапало: "что если правда?". На словах-то всё складно. Может и втрескалась малая, не присматривался, ставит палки в колёса, записку недаром первому мне сунула. Но по факту, что с того? Рада покрывала своего голодранца до последнего. Сам видел, как смотрела на него. Глаза на мокром месте, голос дрожит, запинается. Она по морде его хлещет, а у меня мясо на ребрах, будто на волокна разобрали и по одному на живую вытягивают. Любовь у неё... Конечно, любовь. Иначе не отдалась бы без ясного будущего, без гарантий. Да и честь не побрякушка, её не передаришь, должна была понимать.
Чёртова шувани*!
Чумой въелась мне в голову, растёрла все принципы как пыль меж пальцев. Единым щелчком, за каких-то несчастных три дня. Хотя кому я вру? Ещё в гостинице пал главный бастион, когда не смог отказаться. Прикрылся деньгами. А что деньги? Их можно заработать, в отличие от самоуважения. Я просто захотел её себе, грязную, использованную. Верил, что сердце у неё чистое.
Пацан наивный, – зло чертыхнувшись, ударяю по рулю. – Как может быть чистым то, что отдано гаджо?! Моего в ней только тело, которым я, как истинный лузер благородно не пользуюсь.
Псы, раззадоренные резким рёвом клаксона, заливаются ещё громче. Потасовка набирает обороты, пора разводить. Порезвилась девочка и хватит. Под писклявые звуки женской грызни сминаю в пепельнице окурок и выхожу из машины. Твою ж дивизию...
– Рада, успокойся, – требую, приближаясь. Требую достаточно громко, но она не слышит. Или не хочет слышать. Повалила сестру на деревянный стол у забора, сама кошкой сверху выгнулась, ногти точит. Острые, я помню. Исполосованную глубокими бороздами девчонку жалко, охота скорее вмешаться и в то же время хочу дать Раде шанс подчиниться самой. Хотя её своеволие начинает порядком подбешивать. – Пре-кра-ти, я сказал, – цежу по слогам, чтобы наверняка дошло. Как об стенку горохом.
Закипая, скольжу рассеянным взглядом по выпяченным ягодицам. Напрасно, конечно. Чисто мужской интерес вмиг сменяет замешательство острым, высоковольтным напряжением и глаза как зачарованные мнут, поглаживают обтянутые сатином округлости.
Возбуждение прошибает первобытным накалом требующим коснуться её, подмять, усмирить. Воздух, движения, звуки вокруг – всё пронизывает бесноватым исступлением. Раззадоренные схваткой псы звереют, бросаясь на решётку вольера, своим нетерпением накручивая мой собственный голод. Мелкая то вырывается, сыпля проклятиями, то жалобно верещит, царапая уши стекловатой и навязывая стойкое желание вышвырнуть её взашей, чтоб не мешала прямо сейчас очень плотно заняться воспитанием её непокорной сестры.
Недавнее раздражение оседает где-то под слоем затягивающего возбуждения, привычно подминающего некогда железную волю. Похоже, в присутствии Рады я проигрываю себе же, и вместо того, чтобы отодрать эту фурию от голосящей девчонки, отпускаю свой больное воображение во все тяжкие. Пару секунд позволяю себе пофантазировать, что делал бы, не отпусти я её утром на кухне, и извращённо наслаждаюсь тем, как сильно, до зубного скрежета, стягивает внутренности от вожделения, как сушит губы и гудит в ушах... Хватит!
Помечтали, пора и место показать. Сейчас погасим твой гнев, красавица.
Зло печатая шаг, направляюсь к вольеру, рядом с которым ещё вчера подметил большое пластиковое ведро из под водоэмульсионки. Десять литров мутноватой дождевой воды. Как раз то, что нужно, чтобы остудить себе голову... и не только.
Не-е-ет, – желчно кривлю губы, против воли задерживая взгляд на острых лопатках жены, угадывающихся под тканью блузы. – Я же теперь семьянин, всё для любимой. До самого дна. До последней капли.
Застыв над Радой, перевожу дыхание. Ещё не лето, вода ледяная. И снова как зелёный сопляк даю ей шанс избежать наказания. Как там говорят – бог любит троицу?
– Хватит! – на этот раз не сдерживаю себя. Ору в полный голос. Мелочь под ней испуганно таращит глаза, а Рада, пользуясь заминкой, самозабвенно вспарывает ногтями смуглую щёку. Что ж. Прости, дорогая, ты не оставляешь мне выбора.
Сцапав узкую кисть свободной пятернёй, рывком разворачиваю жену лицом к себе и, перехватив покрепче ведро, опрокидываю его содержимое ей на голову. Мгновенно наступает секундная благодать: ни визгов, ни лая, ни собственного сердцебиения.
Мать моя, женщина... окатил её, а пробирает меня. Глубокий вдох и опускаю глаза на мокрые изумлённо приоткрытые губы. Сердце, очнувшись, таранит рёбра, выбивая из лёгких резкий выдох.
Тишина мёртвая. Бесконечно долгий миг глаза в глаза. Моя ярость против её растерянности... возмущения... гнева.
– Не забывайся, – напряжёно предупреждаю, перехватывая занесённую для пощёчины руку. Похоже я сейчас действительно на грани, раз с трудом нахожу в себе силы удержаться и не раздавить до хруста узкую кисть. – Я не он. Лучше не рискуй бросать мне вызов.
– Да она бешенная, – раздавшийся сбоку всхлип напоминает об изрядно потрёпанной Заре. – Меня мама прислала узнать, зачем вы заезжали...
– Хватит. Правду говори, чего уж, – холодно чеканит Рада, мгновенно провоцируя непреодолимое желание свалить куда подальше. Их бесконечная грызня успела проесть мне все печёнки. – Пришла полюбоваться, как меня твоими стараниями из дома выставят. Увидела? Теперь выметайся.
