Давненько мне не приходилось так краснеть. Кто ж знал, что великая и ужасная Роза окажется иссохшей бабулькой, ростом с метр?! Пока я стою разинув рот, переваривая неожиданное открытие, ведунья молча щурит белесые глаза, как рентгеном прожигает, аж кожа запекла.
– З-здрасте, я по важному вопросу. Деньгами не обижу, – сходу выкидываю главный довод, стараясь чётко произносить каждое слово. Всё-таки дело серьёзное, если мямлить можно и отворот поворот получить.
– Драгомир чавэ* упрямый. Сложную задачку ты себе задала, – из сморщенного провала рта медленно выходит струйка белого дыма. "Самокрутки шмалит карга", делаю в уме пометку. Теперь понятно, откуда такая вонь. – Такой либо сломает, либо полюбит на всю жизнь. Не по зубам он тебе.
– За тем и пришла. Золотом заплачу. Всё отдам, – в подтверждение своих намерений снимаю с себя тяжёлые серьги, два жгута, браслеты, кольца – по два на каждом пальце. Лишь бы согласилась. Дома спросят, что-нибудь придумаю, на худой конец скажу, что обокрали. В городе как раз орудует шайка грабителей. Только вчера валютчика со спины кирпичом огрели. Насмерть.
– Не нужно мне твоё золото.
– А что нужно? Проси что хочешь.
– Поди-ка сюда, – Роза, затянувшись, манит меня нетвёрдой рукой. Согласна, что ли? От нервного возбуждения руки лихорадит как у пьяни. Теперь-то у Драгомира точно нет шансов. – Ниже-ниже, что как деревянная?
Куда ниже?!
Открываю рот, чтобы отметить отсутствие проблем со слухом, но Роза неожиданно строго щурит глаза, мол, быстрее можно? И я спешно затыкаюсь, сгибаясь в три погибели.
Чтобы обнаружить перед глазами сложенные в дулю пальцы.
– Шиш тебе, безбожница! – гаркает старая карга, торжествующе щеря беззубый рот. – Я тебе нехристь что ль какая, чтоб мужиков из семей уводить? Ладно, отца ребёнку вернуть, то благое дело, а капризам твоим потакать ищи другую дуру.
От злости охота крушить стены, но переступив через ярость, падаю ей в ноги.
– Нет там никакой семьи! Ну, помоги, Роза, не прогоняй. Озолочу, что угодно сделаю. Не любят они друг друга, только мучают.
– Если судьба свела, значит так нужно. Нет мне нужды лезть в их дела. Теперь пошла вон.
– Помоги, умоляю.
– Катись, давай, по-хорошему. А не то, прокляну – ходить нечем будет.
Обратно не иду – бреду, роняя на подбородок злые слёзы. Вот же ведьма упрямая! Мужиков она не уводит. Да была бы то семья – одно название.
За квартал от дома, у остановки, меня тормозит резкий окрик. Князев. Этот-то бандюга, что тут забыл? Полуобернувшись, показываю парню средний палец. Чтобы искать общения с цыганкой здесь на горке нужно быть либо психом, либо самоубийцей. Насколько помню со школьных времён, одноклассник Рады слабоумием не страдал, только хитрожопостью, отчего желания с ним общаться, естественно не прибавляется.
– Зара, стой! Погоди же ты.
Вот же больной. Только сплетен что с гаджо вожусь, мне не хватало. И не отстанет же! Оглядевшись по сторонам и не обнаружив любопытных, раздраженно оборачиваюсь к запыхавшемуся Князеву.
– Сгинь, по-хорошему. Закричу – ноги в пакетах унесёшь.
– Сдалась ты мне, – огрызается парень. – Я Раду надеялся дождаться. Что с сестрой? Второй день телефон молчит. Она... с ней всё в порядке?
Очуметь!
– Так это к тебе она перед свадьбой рванула? – первое, что срывается с моего языка, пока я безуспешно пытаюсь вернуть на место "отпавшую" челюсть. Вот так номер приблуда наша отчебучила! Нашла с кем якшаться. – Что ж ты сеструху мою назад отпустил? Замужем твоя Рада. Слышишь, козёл?! За-му-жем!
– Так быстро? Бляха-муха, – совсем не по-мужски стонет Паша, запуская пятерню в пшеничные волосы. – Надо ж было так налажать.
– Ты не налажал, Князев, ты ей жизнь запорол, – на самом деле запорол он её как раз таки мне, но это признание не для чужих ушей. – Ты просто поныть хотел, или что-то ещё?
– Послушай, а она из дома выходит?
Интересный поворот.
– Уломаешь – выйдет. В гости к ней пускают. Кандалы на неё никто не надевал. Пока.
– Стой здесь, я шуриком.
Недоверчиво качая головой, провожаю взглядом метнувшуюся к машине фигуру. Ей богу, они друг друга стоят. Два идиота. Тем лучше для меня. Пока не понятно, что задумал Князев, но при должной смекалке, любую глупость можно повернуть в свою пользу. Благо на всё про всё у парня уходит пара минут. Торопится. Оно и хорошо, не вечно же мне прикидываться ждущей маршрутку.
– И что это? – ухмыляюсь, кивая на протянутый прямоугольник сухой салфетки.
– Раде передай. Сегодня. Кровь из носа.
Боже, какой кретин. Он даже не в курсе наших с ней взаимоотношений.
– Лады, – ещё раз оглядевшись, прячу послание в карман куртки и перехватываю Пашин внимательный взгляд, сдобренный плутоватой улыбкой.
– А вы чем-то похожи, красавица.
Ага, наличием сисек.
– Вали уже. Мне разговоров не нужно.
Не прощаясь, направляюсь в сторону дома, но стоит машине Князева скрыться за поворотом, как я притормаживаю, чтобы достать из кармана исписанную салфетку. Ого, сколько накалякал.
"Рада, дурёха моя ревнивая. Значит, пока я готовил наш побег, ты вместо того, чтобы остыть, просто выскочила замуж. Отомстила – счастлива?! Сама же ревела, что ненавидишь своего буржуя, клялась, что жить без меня не можешь. Так что ж ты творишь?!
Ладно, проехали. Мне нужно срочно валить из города. Предложение всё ещё в силе, давай сбежим вместе, как собирались. Деньги на первое время есть, но будет возможность, прихвати и ты, с лошка твоего не убудет. Времени в обрез. Потом будешь дуться. Жду завтра в полдень в парке у старого ДК. Не опаздывай, другого шанса не будет".
Ха! Если удача сама идёт в руки, грех не выбежать ей навстречу. Развернувшись в обратную сторону, перехожу дорогу, чтобы спуститься к так называемому "пятачку", участку на развилке у аграрного техникума, где ежедневно собирается вся мужская часть нашего клана. Разбившись на возрастные группы, они сообща решают текущие проблемы, сетуют, хвастают либо просто лениво обмениваются новостями, как члены одной большой и дружной семьи. По сути, так и есть – без стаи ты никто, прокажённый.
Драгоша видно издалека. Он курит, одной рукой спокойно удерживая поводки двух напряжённых как струна питбулей, подозрительно приглядывающихся к не менее настороженному уличному коту. Ветер ерошит каштановую макушку, швыряет пряди в застывшие вечным прищуром глаза, сушит растянутые в наглой усмешке губы. Выглядит-то парень расслабленно, но мне не нужно видеть, чтобы знать наверняка, как волнующе набухли его вены, забугрились канатами от сжатого кулака вверх по предплечью. И мысли запретные, горькие – сладкие дразнят воспоминаниями, в которых эти же руки насильно и грубо стискивают, впечатывая в стену. Сколько мне тогда было, тринадцать – четырнадцать? Когда я попыталась умыкнуть музыкальную шкатулку, которую зажал его скаредный дед. Не важно, может и больше, может и меньше, но именно в те пару мгновений, пока взбешенный Драгош крепко выражаясь, встряхивал меня за плечи, я впервые познала интерес к мужчине. Он отчитывал, сыпал угрозами, а я млела от чувства своей беспомощности, упивалась его напором и поклялась себе сделать всё, чтоб почувствовать ещё раз что-то подобное.
