Вот он открывает дверцу, сжимая в свободной руке полупрозрачный пакет с салфетками, водой и бутылкой шампанского. Из-под рваной чёлки задорно сверкают синие глаза. Паша счастлив... конечно, счастлив! А мне комок в горле не даёт нормально вдохнуть. Внутри все леденеет, остужая голову.
Ой, ду-у-урочка... Найдённое в бардачке кольцо так и остается зажатым в ладони. Я не опущусь до того, чтобы швырнуть ему в лицо его же обручалку. Не сорвусь. Даже позволю себе воочию убедиться в том, насколько он погряз во лжи. Всё равно спешить мне некуда. И возвращаться тоже больше не к кому.
– Тебе несколько раз звонили, похоже, что-то важное.
Князев забирает протянутый телефон и, мазнув раздражённым взглядом по номеру во входящих, небрежно кидает его на заднее сидение.
– Пацаны. С обеда названивают. Вина где-то раздобыли, теперь в гаражи зовут, – плюхнувшись на водительское место, парень откидывается затылком на подголовник. Выдыхает протяжно, устало, будто за плечами минимум полтинник, а не каких-то неполных девятнадцать лет – Как же всё достало...
– Что достало, Паш? – на мгновение прикрываю веки, стараясь взять себя в руки, чтобы смолчать, не поддавшись соблазну ввернуть ещё несколько сопутствующих вопросов, вроде "Какого чёрта ты, вчерашний выпускник, вдруг стал папой?!" и "Как долго ты собираешься делать из меня дуру?!"
Видимо, моя ярость слишком очевидна, раз Князев, повернув голову, сосредоточенно настраивает визуальный контакт. Щурится, просчитывая одному ему известные варианты или... все гораздо прозаичней – готовит очередную порцию добротной лапши. Молчит он не долго, спустя пару секунд обветренные губы растягиваются настороженной улыбкой.
– Ты в порядке? – Паша накрывает мою щёку ладонью и водит большим пальцем под нижним веком: нежно, заботливо. Именно так, как недавно хотелось, а меня всю крутит, выворачивает, и блики фонарей на его пшеничных волосах размытыми пятнами пляшут перед глазами. – Ну чего ты, принцесса? Не плачь, все наладится. Сейчас сделаю пару звонков, где-нибудь заночуем, а завтра снимем квартиру, большую, просторную. Я обо всём позабочусь, устроюсь ещё на одну работу. Ты будешь ждать меня дома в одном коротком халатике, а лучше – без. Будем вместе ужинать, принимать ванну, засыпать, смотреть телевизор. Всё вместе. Заведём котёнка, белого с голубыми глазами. Помнишь, как мы мечтали? Ну, улыбнись, теперь я с тобой. Давай слёзки вытрем и выпьем шампанского, как тогда, на выпускном, когда впервые поцеловались. Я ж обещал, что мы будем вместе? Мы вместе. Самому не верится...
Зачем?! Вот зачем он это говорит? Из жалости к никому не нужной бесправной беглянке, которой не хватило мозгов вовремя сдвинуть ноги или с какой целью?!
Как же хочется его ударить, разодрать ногтями это смазливое лицо, выцарапать глаза, подкупающие неподдельной заботой и собачьей преданностью! И обида клещами тянет жилы. Обычная женская обида. Каменно-тяжёлое чувство, взбаламутившее гладь доверия мутным осадком с самого дна души. Прямо оттуда, где всё хрипит и задыхается от его предательства. Прикосновения, ласки... А что мне его ласки, когда внутри всё умирает и корчится в конвульсиях? Те же пальцы, мозоли, трещинки, только уже растерявшие то особое тепло, что собирает мурашки слепого обожания. Холодные и раздражающие, как острая мраморная крошка.
– А дети, Паша, – выдавливаю охрипшим голосом, – у нас будут дети?
И снова этот выдох, долгий измученный.
– Конечно, будут. Позже. Ты слишком молода, чтоб сейчас думать о детях.
– А ты? Ты не молод, Паша? – цежу в крошечном шаге от нервного срыва, кивая в сторону заднего сидения. – Там сообщение. У тебя сын.
Тишина. Очень неловкая. Я поджимаю губы, надломленная омерзением к себе, в этот самый момент впервые осознавая, что отдалась незнакомцу: чужому мужчине, мужу, о жизни которого мне ничего неизвестно, кроме рассказанных им же фактов. Потому что это уже не мой Пашка, не тот шебутной парень, с которым я столько лет просидела за одной партой и которому бесхитростно раздаривала всю себя. Первые поцелуи, чувства, тело – всё то малое, чем владела сама. Всё без остатка.
Князев, зажмурившись, мотает головой, согревая сердце робкой надеждой... но когда он вновь открывает глаза, в синих радужках плещется чувство вины. Вместо тысячи слов, как говорится.
– Прости.
– Прости? – отзеркаливаю нервным эхом, просовывая обручалку в нагрудный карман его куртки. – Ты не смог удержать свой спусковой крючок на предохранителе и всё, что можешь сказать себе в оправдание – это чёртово "прости"?
Я должна бы уйти, но с нездоровым садизмом продолжаю проворачивать вогнанный себе под рёбра нож, отчаянно не желая верить в очевидное.
– А что ты хочешь услышать? – отдёрнув пальцы от моей щеки, Паша с демонстративным раздражением расстёгивает кожанку, и я захлёбываюсь укором, огрубившим его тон. – По-твоему я должен был вручную передёргивать, пока тебе не надоест корчить из себя недотрогу?!
– Ты говорил, что любишь меня. То, что между нами сегодня произошло...
– А что такого произошло? – усмехается он, резко хватая меня за плечи и, хорошенько встряхнув, насмешливо щурит глаза. – Перепихнулись, чпокнулись, совокупились, что? Давай, называй вещи своими именами, не ребёнок уже. Рада! Оглянись вокруг, на дворе двадцать первый век! Почему любовь должна мешать интимной жизни? Ты сама виновата, нечего было столько времени из себя монашку строить. Да я облажался, замешкался спьяну, девица залетела. Я не знал, что ей всего шестнадцать. Не знал! Она меня сроком за яйца прижала, что мне оставалось делать? Сесть, лишь бы ты могла и дальше верить в изжившие себя ценности?
Наверное, где-то в глубине души я надеялась, что он будет отрицать. Что весь этот кошмар окажется недопониманием и Пашка, мой заботливый Пашка, просто не сможет оказаться таким моральным уродом. Признаю – это было наивно. А сейчас и вовсе выглядит до отвращения жалко.
– Ты не имел никакого права молчать. Лгать. Ты должен был сперва предоставить мне выбор. Спросить, хочу ли я быть третьей в вашей паре. Даже четвёртой! – плююсь предложениями не успевая вдыхать, и резко втянув воздух, захлёбываюсь тошнотворно-пряным запахом своего падения. Внутри всё раздирает, пульсирует горячим сгустком стыда. Я только что ублажила чьего-то мужа. Чьего-то отца!
Права была Дари – я всего лишь неблагодарная распутная дрянь.
Нервы сдают окончательно. С рыком ударив по двери, так что дрогнуло стекло, щёлкаю ручкой, впуская в салон весеннюю стужу.
– Рада, остынь, что ты делаешь?! – Паша перехватывает меня выше локтя и взгляд его отравленный слезами заражает горячкой. – Я многого прошу?! Потерпи два года. Всего два года, Рада, и мы с ней разведёмся! Не руби с плеча. Я свихнусь без тебя. Вскроюсь.
– Валяй, Князев! Я была готова закрыть глаза на всё: на твоих дружков – жуликов, на вспыльчивость и упрямство. Не задумываясь, променяла бы достаток на лишения, никогда не упрекнула бы, что ты нищий...
