Просунув ладонь между нашими телами, рваным движением ослабляю его ремень и где-то на периферии сознания сквозь музыку слышу приглушенный мат, достойный портового грузчика. При мне Ринат так выражается впервые, но нарочитая грубость происходящего нешуточно заводит и случайных прикосновений становится недостаточно.
— Сними повязку, — шепчу, когда он, позволив мне выпрямить спину, властно притягивает меня к себе. — Я соскучилась по твоим губам.
— Твои проблемы, — следует неожиданно резкий ответ. — Я на работе не целуюсь. К тому же оплаченное время на исходе.
Из-за плотной повязки его голос звучит более глухо, надтреснуто. Но мне-то известно, что под личиной напускной грубости скрывается всё тот же чуткий парень, который давным-давно отобрал моё сердце. Собственная неискушённость бесит. Ринат держится уверенно, а что известно мне об игре, на которую он так недвусмысленно намекает? Толком ничего. Остаётся довериться интуиции, чтобы не разочаровывать любимого.
— Я продлеваю, — многообещающе усмехаюсь, медленно, болезненно медленно сползая вниз по его чуть влажному телу.
— Тогда любой каприз… — длинные пальцы дразняще скользят по моей щеке, очерчивают скулы, затем, поддев подбородок, принуждают вновь подняться. — К чёрту правила, Карина. Твоя взяла.
Ринат чуть склоняется, ни на мгновение не выпуская из плена своих удивительных глаз, и через голову, не развязывая, стягивает повязку. Замерев на пару мгновений, он выдыхает с присвистом, разглядывая мои губы пугающе алчущим, диким взглядом. Взглядом, от которого цепными вспышками пробирает озноб. Так смотрят только, когда убивают или идут на смерть. Затем целует — обжигающе, зло, глотая мой вымученный стон как утопающий воздух, и отстраняясь, словно забирает душу. К счастью, его руки тут же обвиваются вокруг моей талии, плавно разворачивая лицом к дивану, и убирают в сторону тяжёлые локоны, любовно перекидывая их через плечо.
— Обожаю твои волосы, они так заводят — вкрадчиво шепчет Ринат, зубами оттягивая мочку уха. — Тебе всегда было сложно противится.
А я стою, закрыв глаза, и могу до мельчайших деталей воспроизвести в уме черты его лица, в точности представить какие конкретно эмоции оно сейчас отражает, даже предугадать каких ответных действий он жаждет больше всего. Для этого вполне достаточно одного его дыхания, тягучей патокой растекающегося по моему затылку. Между нами существует какая-то связь на уровне подсознания, и чем больше времени мы проводим вместе, тем сильнее она крепчает. Сейчас Ринат ждёт покорности, и я уже не помню, почему не должна ему доверять. У меня к нему не влечение — а зависимость, с которой бороться так же бессмысленно, как и с потребностью дышать.
Его губы оставляют влажную дорожку поцелуев от затылка к спине, следуя траектории расстегиваемой молнии на платье. Пальцы невообразимо жёстко, порою болезненно сминают разгорячённую кожу, заламывают руки, сжимают, стискивают, а мне всё нипочём. Я позволяю ему делать с собой что душе угодно, тщетно пытаясь совладать с глупой улыбкой. В точности как у маленькой девочки, которая была послушной весь год, и теперь получает долгожданный подарок. Сейчас мне глубоко наплевать, что Ринат овладел мною, грубо поставив коленями прямо на холодный пол. Что я задыхаюсь от запаха пыли, скопившейся в бархатной обивке дивана, куда он вжимает меня лицом, чтобы хоть немного заглушить мои отрывистые стоны. Сколько тел на нём совокуплялись до нас? Не важно. Даже думать об этом не хочу. Не сейчас, когда он так близко, что заслоняет собою весь мир, стирая пошлость и безумство окружающей действительности. Разве может что-то сравнится с лихорадкой, которой он отравляет мою кровь, заставляя раз за разом повторять своё имя?
Ни-че-го. Я позволяю себе вскрикнуть один единственный раз, когда он болезненно прикусывает кожу на лопатке, в том месте, где немногим ранее оставлял поцелуи.
— Тише, малышка, — невменяемо хрипит Ринат, не прекращая терзать мою кожу. — Не люблю, когда ты капризничаешь.
— Не нужно, правда, — всё ещё пытаюсь воззвать к его благоразумию. — Останутся следы, а это лишнее.
Не понимаю, что плохого в моей просьбе, но он будто с цепи срывается — рывком запрокидывает мне голову, и пока я жмурюсь, глотая слёзы боли, оставляет ещё несколько красноречивых отметин на шее и ключицах.
— Раньше надо было думать, — глумливо шепчет мне в самое ухо. — Ты ведь за этим пришла сюда? Впредь будешь умнее… и скромнее.
Секундный протест тает под напором Рината как разогретый воск. Когда он лишил меня свободы воли? Уж не тогда ли, когда так бережно и нежно забрал мою невинность? Или он сделал это, пока сражался за жизнь, истекая кровью в моей спальне? А, может, когда нагло украл первый поцелуй?
Нет. Всё не то. Я заболела им гораздо раньше. Это случилось тем морозным зимним вечером, в деревне, где он подростком умывал меня снегом у своей бабушки на заднем дворе. Во времена, когда мне и допустить было бы тошно, что я способна в здравом уме позволить мерзкому Троллю сотворить с собой нечто столь грязное, прямо на полу сомнительного заведения, пока мой дядя развлекается где-то поблизости. Да ещё и стану мысленно молить о продолжении, бесстыже теряя голову от сладкой дрожи всё острее пронзающей тело.
Ринат безошибочно угадывает моё состояние. Когда мы так близко, он читает меня как открытую книгу, с лёгкостью срывая с меня всё защитные барьеры и притворство. В этот миг он чувствует мою эйфорию, и жёстко тянет за стянутые в кулаке волосы, чтобы повернуть лицом к зеркалу.
— Открой глаза, систер, и хорошенько присмотрись, под кем именно так громко стонешь.
Его слова как пощёчина. Мучительное унижение, которое обрушивается на меня одновременно с экстазом. Ринат отстраняется почти мгновенно. Одна рука остаётся на моём плече, продолжая придерживать, но пальцы уже ослабили хватку. Я более чем уверена, что на ключицах, да и на шее тоже, останутся синяки, которые нужно будет как-то скрывать. Например — надевать водолазки под горло. Одной мысли об этом достаточно, чтоб коротким спазмом накатило удушье. Ринат прав, раньше надо было думать.
Заметив мой судорожный вдох, Трошин одним рывком пересаживает меня с пола на диван. Он всё ещё на взводе, но не ищет разрядки. Садится чуть поодаль и рвано дыша, натягивает штаны. Одевшись, молча передает моё платье.
Мы сидим на противоположных краях дивана, и косимся друг на друга настороженно, будто видимся впервые. Два незнакомца, которые поддавшись внезапной страсти, с её утолением неловко переглядываются, не понимая, как теперь себя вести. Я отвожу взгляд первой, прикрывшись желанием подтянуть сползший с колена чулок, пока Ринат откидывается на мягкую спинку, восстанавливая дыхание.
Вернув кружевную резинку на место, продолжаю упрямо смотреть в пол, крепко прижимая к груди мятое платье. Нелепо как-то получается, но даже в полумраке после всего, что между нами случилось, я продолжаю стесняться своей наготы. И проблема отнюдь не в довольно скромном размере груди, крупном родимом пятне на животе или начинающих проступать многочисленных синяках. Она гораздо глубже, в поведении Рината. Я кожей чувствую тяжёлый взгляд, которым он продолжает сверлить мой профиль. Смотрит и молчит. Молчит и смотрит. Неужели ему совсем нечего сказать? Дураку понятно, что что-то здесь не так, но я и не жду клятв в вечной любви! Простого объяснения было бы достаточно, но он предпочитает с немым упорством всматриваться в моё лицо, нагнетая повисшее напряжение.
