— Мам, почему ты скрываешь правду об отце?
— Откуда такие мысли? — хмурится мать, нервно сминая пальцами края накрахмаленного передника.
— Не важно, откуда. Просто ответь, — стараюсь говорить ровно, хотя на душе кошки скребут, и чтобы скрыть неловкость, принимаюсь внимательно разглядывать тонкие морщинки, выбившиеся из укладки каштановые пряди, следы муки на кончике носа. Рядом с мамой всегда так светло и уютно, будто об руку с ней до сих пор шагает моё беззаботное детство.
Может ну её, ту правду?
Открываю рот, чтобы перевести всё в шутку, но она жестом просит тишины. Подходит к открытому окну и, глядя куда-то вглубь серого неба, говорит совершенно чужим, надломленным голосом:
— Я любила твоего отца. Любила настолько, что поверила, будто смогу его изменить. Мы познакомились в одном… в одном весьма своеобразном клубе, за два месяца до моей предполагаемой свадьбы с его владельцем — Олегом Лещинским. В ту ночь Олег почти сразу куда-то сорвался, предоставив меня самой себе. Карточные столы, оглушительная музыка, атмосфера вседозволенности и азарта, были для меня, воспитанной в строгости девчонки в диковинку. Я вдруг оказалась перед совершенно новой для меня стороной жизни и, должна признаться, она очаровывала. А затем я увидела твоего отца… Серёжа как раз сорвал крупный выигрыш за игрой в покер, и буквально светился изнутри. Красивый, уверенный, порочный — он так идеально вписывался в этот удивительный мир, что показался мне его воплощением. Ну и когда Серёжа сам подошёл ко мне с предложением отметить успех бокалом шампанского… всё как-то закрутилось, завертелось… В общем, пару дней спустя я уже не сомневалась что готова пойти за ним на край света. Так и дошла аж до самого ЗАГСа.
Олега моё предательство привёло в бешенство. Он кидался из крайности в крайность: то угрожая свести счёты с жизнью, то умоляя не рубить с плеча. Пугал, что Серёжина одержимость игрой мне ещё не раз аукнется, но влюблённые готовы слушать только своё сердце. Это сейчас я понимаю насколько поторопилась вступить в брак, на какие тяготы обрекла себя этим скоропалительным решением. А тогда мы были молоды, беспечны и казалось, что это навсегда.
Осенью сыграли скромную свадьбу, потом появился ты. Тяготы семейной жизни оказалась твоему отцу то ли не по зубам, то ли не по вкусу. Точно не скажу. Он мог неделями пропадать в клубах, за карточным столом и развлечениями. Затем возвращался, вымаливал прощение и… снова срывался.
Когда тебе исполнился годик, я поставила Серёже ультиматум: карты или семья. Он выбрал второе, но его энтузиазм погас всего за полгода. Ему хватило такта выполнить мою просьбу и полностью исчезнуть из нашей жизни. Изредка он присылал нам деньги, но сам так больше никогда и не появился. Зато объявился Олег с предложением начать всё с начала. Больше года я захлопывала дверь перед его носом, продолжая страдать по твоему отцу. Вот такой треугольник получился: Олег вопреки всему, с маниакальным упорством пытался меня вернуть, я не могла забыть Серёжу, а папа в свою очередь был одержим игрой.
Через пару лет у нашего порога появился отец Карины, на глазах которой Серёжа покончил с жизнью. Полиция закрыла дело за неимением состава преступления, а Володе никак не давали покоя мотивы побудившие Серёжу так поступить с его девочкой. Поняв, что до правды не докопаться, он поставил крест на расследовании, а увидев наше бедственное положение, Володя предложил мне работу секретарши. Дальше ты знаешь.
— Что стало с Олегом?
— В последний раз он навестил нас после смерти твоего отца. Под кайфом и с моим обручальным кольцом в руках… — маму едва заметно передёргивает, вероятно, встреча была не из приятных. — Я снова выставила его за дверь и больше никогда не видела. Знаешь, мне никак не удаётся избавиться от чувства, что именно я своим легкомыслием испортила ему жизнь.
— Мам, — негромко зову её, делая шаг навстречу. — Мы сами в ответе за свою жизнь, ты ни в чём не виновата. Не зря говорят, что сердцу не прикажешь.
Обнимаю мать, стараясь отогнать непрошенные мысли о Карине. Смогу ли я от неё отказаться?
Карина
Время давно перевалило за полночь. Родители наверняка видят десятый сон, а Владлен, как всегда, где-то пропадает в поисках своего супружеского, материально обеспеченного счастья. Мне не спится. Уже не первый час стою на балконе, зябко кутаясь в мамину кашемировую шаль — одну из немногочисленных личных вещей забытых ею при переезде в Америку, и пытаюсь представить, что она сейчас рядом: любящая, заботливая, всегда готовая дать дельный совет, когда он так необходим. Я снова растеряна, даже скорее напугана, а рядом никого, кому бы можно было довериться. Не говорить же Илоне, что я легкомысленно отдалась её сыну и теперь обескуражена его поведением.
Даже по-детски наивный восторг от обнаруженного утром букета, который стоит здесь же в стеклянной вазе, не в силах перебить горький привкус тревоги, ведь его даритель как в воду канул. С прошлой ночи мы ещё не виделись. Ринат не появлялся в универе, его спортивная сумка лежит нетронутая в прихожей, следовательно, танцы тоже отпадают, а телефон, на который я всё же осмелилась позвонить час назад, молчит. Нет, он заморочился, отправил отцу сообщение, что будет поздно, но для меня как будто исчез. Где он? С кем? Почему так поступает с нами?
Вязкая тяжесть непрошенных страхов подкашивает ноги, приглушает нежность воспоминаний о прошлой ночи. Так неожиданно и обидно.
Прижавшись виском к оконной раме, обхватываю себя руками. Здесь холодно и сыро. Окна балкона приоткрыты, впуская внутрь звуки ночного города: смех, орущую где-то сигнализацию, сирену пожарной машины и передним планом — собственное оглушительное дыхание, будто стометровку пробежала.
Сколько бы я не готовилась, как бы ни ждала, короткий хлопок входной двери застаёт меня врасплох. Вдруг отчаянно хочется исчезнуть, испариться, лишь бы не выглядеть в его глазах ревнивой собственницей. Но незаметно проскочить к себе уже не получится — тяжёлые шаги уверенно направляются к моему убежищу. В последний момент едва успеваю придать лицу скучающее выражение и с беззаботным видом сажусь в единственное кресло.
— Почему не спишь? — недовольно морщится Ринат, подпирая плечом стену напротив.
На секунду опешив, смотрю в лицо сводного брата и чувствую, как острое разочарование колючим комом царапает горло. Надежда отыскать в разноцветных глазах хоть крупицу былого тепла или нежности тает с концами. Его раздражение сквозняком задувает остатки волшебства и хрупкого доверия, что едва успело зародиться между нами. Ринат не умеет притворяться — он действительно мне не рад.
— Заболталась, — равнодушно пожав плечами, кладу телефон на краешек стола и ловко прячу руки под шалью. Прячу, потому что трясутся. Потому что в груди тесно от стойкого аромата женских духов, которым пропитана его одежда, а в голове насмешкой вспыхивают обрывки вчерашней ночи.
Предательство обжигает нехваткой кислорода, усиливая тупую саднящую боль внизу живота. Наверное, стоило бы подняться и уйти, но ноги потеряли чувствительность. Так и сижу, пожирая глазами усталое лицо с едва заметным следом коралловой помады на скуле. Не оттёрлась.
