Из-за моего убежища хорошо слышно шуршание накрахмаленной простыни, которой мы укрывались. Дамир садится. Тяжело вздыхает, прежде чем отозваться будничным:
— Проспал. Одну минуту, уже иду.
Прижав к груди одежду, вслушиваюсь в торопливую возню, представляя, как он натягивает сброшенные вчера штаны. Давно я так мучительно не краснела.
Секундную тишину ломает скрип дверных петель.
— Что с твоим лицом? Ты уснул на холсте вместо подушки?
— Сам поражаюсь, — слышно как Дамир подавляет зевок. Остаётся лишь восхититься его способности вести себя как ни в чём не бывало, учитывая обстоятельства. Хотя, конечно, мог бы и не утруждаться особо, но снова предпочёл уважить мой выбор.
— Держи, всю плешь мне проел этот твой директор музея. Сколько телефонов есть в доме — каждый оборвал. Сказал перезвонит.
— Спасибо. Накрой пока на стол. Я скоро спущусь.
— Гостью сам пойдёшь звать?
— Угу, — закашливается Дамир.
— Хорошо… ты уж с ней помягче. Тяжело девочке. Ещё Збышек, морда позорная одну, её бросил. Еле прогнал от мастерской…
Раздаётся отчётливый щелчок закрывающейся двери. Разговор продолжается на лестничной площадке и даже при большом желании слов не различить. А посему я пользуюсь моментом, чтобы натянуть на себя одежду и пригладить волосы, попутно пытаясь успокоить колотящееся сердце.
Как только внешний вид становится приемлемым, чтобы, не опасаясь конфуза, юркнуть в гостевой домик, гардина отодвигается, пропуская Дамира. Похоже, занятая своими мыслями, я упустила момент, когда он вернулся в мастерскую.
У меня перехватывает дыхание. Застыв, ищу в выражении спокойного лица упрёк или обиду на мой стремительный побег, но его поза расслабленна, а в глазах безмятежно плещется ультрамарин.
— Иди ко мне.
Заворожено переступаю ногами, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы почувствовать жар жилистого тела. Свитер он так и не надел.
— Тебе разве не пора?
Дамир ухмыляется так, будто это величайшая глупость из когда-либо услышанных.
— Я всё ещё не теряю надежду сделать твоё утро незабываемым, — бормочет он многозначительно, лаская жарким дыханием впадину на шее за ухом.
Стальная хватка на моих бёдрах возвращает мысли к прошлой ночи, разгоняя кровоток желанием. Но как только я тянусь к пуговице на его штанах, за ширмой раздаётся резкая трель телефона. Стрельников издаёт разочарованный стон.
— Мне нужно ответить. Сегодня в музее выставка посвящённая языческой духовности, — спокойствие в его глазах сменяет досада со щедрой примесью пепельного. — Я должен быть там в течение часа, чтобы презентовать гостям свои работы.
— Тогда поторопись, — трусь щекой о часто вздымающуюся грудь, упиваясь реакцией Дамира на мою близость.
— В прошлый раз пришлось задержаться до позднего вечера, — он нехотя убирает руки с моих бёдер, чтобы пробежаться пальцами по волосам. — Ещё бы знать, как заставить себя от тебя оторваться.
— Это же не навсегда, — кусаю изнутри губу, раздумывая не предложить ли свою компанию, но какая-то часть меня признаёт, что будь это удобно Дамир бы и сам не упустил такой возможности. — Телефон всё ещё звонит.
— Перезвонит, — он берёт моё лицо в свои стянутые гуашью ладони. — Пообещай, что дождёшься меня дома и не станешь слоняться одной по городу.
— Теперь я твоя пленница? — улыбаюсь игриво, но тут же замолкаю под напором глубокого поцелуя, не в силах удержаться, чтобы в ответ не зарыться руками в короткие волосы.
— А ты была бы против? — сорвано выдыхает он, возбуждённо прикусывая край моей нижней губы.
— Нет… — прохожусь ноготками по задней части его шеи. — Я буду ждать сколько нужно, а если даже усну, ты знаешь, где моя постель.
Наверное, это легкомысленное заявление. Есть ещё слова, которые нужно сказать и решение, которое не так просто донести до мужа. Даже если прошлая ночь станет единственным моментом, который мы с Дамиром проведём без сожалений, ничего не изменится. Алекс сделал свой выбор, а я — свой. Предать не менее больно, чем быть преданной, но человечная часть меня требует объясниться с мужем не по телефону, а открыто глядя ему в глаза.
Багровые слёзы
Солнце уже давно покинуло зенит и теперь устало стремится к горизонту, а Дамир всё никак не вернётся. В усадьбе с утра кипит еженедельная уборка. Анисим, переборщив за ужином с наливкой, отправился дремать, мне же ничего не остаётся, кроме как развлекать себя прогулкой по двору. Однако в палисаднике обнаруживается небольшое препятствие — пернатое и не в пример сородичам агрессивное. Этому петуху бы собакой родиться.
— Да не бойся ты его, — бурчит высокая статная вдова, этакая непробиваемая женщина-скала, ответственная за поддержание порядка в усадьбе. — Палкой по хребту огрей, шёлковым станет.
Скептически смотрю на подбоченившегося Ганжу, который если и заслуживает таких радикальных мер, то вряд ли их переживёт, и зябко передёргиваю плечами. Нет, жестокостью добра не добиться. Я лучше позже покрошу разбойнику кусок пирога. Сейчас же меня больше занимает вопрос, куда это она направляется с двумя пустыми бидонами.
— Простите, как вас…
— Валя, — отрывисто гаркает женщина, недослушав вопроса.
Мне остаётся только поразиться её проницательности.
За день праздных наблюдений я успела уяснить, что за её грубоватыми мужскими повадками кроются добросовестность и трудолюбие. Мне даже импонирует такой своеобразный колорит, ведь под толстокожестью наверняка скрывается ещё и честность. По крайней мере с собой. Сюсюкаться абы с кем она точно не станет.
— Очень приятно Валентина, — киваю с улыбкой. — Я Юния.
— Знаю, — тяжёлый взгляд на миг поддёргивается любопытством. — Это ни для кого здесь не секрет.
— И с чего бы мне столько внимания?
Тонкие губы размыкаются, но тут же смыкаются в бледную нить. Как бы ни должен был прозвучать первоначальный ответ, его я уже точно не услышу.
— Так разве ж это город? Большая деревня. Здесь все про всех знают, не бери в голову. Пойду я, уже смеркается. Воды набрать ещё нужно.