Как там у женщин это хвастовство называется, на которое ориентируются все самочки планеты при выборе отца своему потомству? Набить себе цену? Распустить хвост?
Сложно будет. Никогда не парился саморекламой…
— Ну-ка, удиви меня, — ехидно восклицает она, пытаясь отстраниться, но я только крепче фиксирую тонкие руки. Что, разумеется, приводит Свету в бешенство. — Думаешь, что сможешь найти себе оправдание? Ага, удачи…
Хули тут думать? Я знаю, что прав!
Славе руки пора оторвать, чтоб ересь не писал. Держусь ведь как-то. Потому что кто на детей и женщин срывается? Правильно, слабаки. А у меня нет слабостей. Только нервный тик с недавних пор.
— Зря сомневаешься. — Определенно, сегодня я — само терпение. — Про принцип наибольшего счастья слышала?
— Это когда человеку все мало? По-моему, проще оно называется «жадность», — передергивает она с видимым презрением на лице.
— Ладно, давай иначе. Что, по-твоему, счастье? — спрашиваю спокойно.
— Если я отвечу, ты мне его доставишь? Тогда счастье — это не видеть твою рожу…
— Ты привела пример выгоды…
— Какой выгоды?
— Личной… — Я весь тащусь с того, как злость отключает ее хорошенькую голову. — Допустим, я отстану. Тебе будет хорошо… А мне?
— А это твои проблемы! Решай их без меня, пожалуйста.
— Ну вот, ты маленькая эгоистка, — говорю снисходительно. — Поэтому дальше носа не видишь.
— Куда мне, — Закатывает она глаза.
— Сейчас покажу куда, — откровенно веселюсь, игнорируя ее предвзятость. — Счастье действительно заключается в выгоде. Вот ты думаешь, что я тебя преследую ради чего?
— Так сам же и сказал. Чтобы размножаться и вернуть контроль над братом.
— Топорно, но в целом мысль верна. А теперь скажи, что моя цель даст лично тебе?
— Токсикоз и славу ветреной особы.
— Мелко берешь.
— Ну да, не тебе месяцами унитаз обнимать.
— Не мне… — Заставляю ее обнять меня за талию. — Но я тот, кто будет защищать… тебя, наших детей, и даже Славу. От всего. Всегда. И это в моих силах, в моих финансовых возможностях. Ты разницу между «мне будет хорошо» и «нам будет хорошо» улавливаешь?
Света открывает рот, но не находит чем крыть.
А все потому, что крыть нечем.
— Как ловко ты все выворачиваешь! — возмущается мелкая злючка, и ее голос бежит щекоткой по нервным окончаниям.
Дернувшись, она упирается мне в грудь ладошками. Это меня еще больше заводит.
— Нет, Светлячок. — Хватаю ее за плечи. — Я тебе открыто все высказал. По полочкам разложил! А ты: «У тебя перед глазами одна выгода!». Ошибаешься — там очень много выгоды! Каждому хватит. Я руки не распускаю? Ну почти! Замуж позвал? Позвал. Не нагнул где-нибудь, хотя хочется, аж молнию рвет на ширинке! Чего тебе не хватает?!
Она толкает меня к стене, увитой зеленью.
— А ты не догадываешься?
Уже забыла, что собралась убегать. Короткая девичья память…
Я не могу удержаться, меняю нас местами. Одной рукой втрамбовываю Свету поглубже в плющ, второй придерживаю за основание шеи.
Под моими пальцами быстро-быстро пульсирует артерия, и тяжело вздымается грудь, лаская самолюбие ее на меня реакцией. Условности у нее… Только время теряем!
— Ну? — рявкаю я показательно грозно, негромко, но категорично, стараясь изо всех сил не поддаваться инстинктам. Место неподходящее… и платье тоже!
Что за беспредел Наталья заказала? Спереди все от ключиц по колено задраено. Вопросов нет, развивает обленившуюся в корень фантазию. Когда всего изобилие и доступное — норма, загадка заводит сильнее открытых участков. А вот сзади…
За такое уволить бы. А потом высечь розгами! Чтоб знала, как спину моей женщине до самых ямочек на пояснице оголять.
У меня снизу горячий привет на позвонки и лопатки. Вот зачем мне такие открытия? На людях…
— Продолжай. — Мотаю головой, чтоб совсем не уплыть. — Из-за чего ты мне голову столько морочишь?
— Морочу? — хрипит Света. — Ну, знаешь! Ты главное не забыл, нет? — Она шумно втягивает носом воздух. Как будто тонет в собственном негодовании. — Про выгоду сказал, про возможности тоже. А где хоть одно слово про любовь? — выпаливает, подтверждая мои худшие опасения.
Это один из тех выносов мозга, которых я терпеть не могу. И ведь ни одна девчонка четко не скажет, что она хочет увидеть, чтоб успокоиться. Именно девчонка. Потому что женщины без пируэтов все и так знают. Ты еще сам не в курсе, а они уже разнюхали, обкатали и прекрасно пользуются.
— Ты хочешь, чтобы я цветы лично таскал или что? Тебе от этого полегчает?
В этот момент как никогда остро видно нашу разницу в возрасте. Даже не в рассуждениях, а в глазах этих влажных и обиженно задрожавшей губе. Невольно залипаю на ней взглядом… Включать голову поздно. Горячая волна предвкушения уже прокатывается по организму и врезается в пах.
— Скажи, как цветы изменят то, что сам ты черствый придурок? — сокрушается Света.
Все. Мой лимит доброты на сегодня исчерпан. То, что я собираюсь жениться и вместе растить детей, до ее ушей и понимания — охренеть! — не дошло.
Тут мне с братом не тягаться, они одного ума. Но если Света так сильно хочет от меня проявлений любви, пусть потом не жалуется.
Глава 32
Света
— Вот вы где!
Кого черти принесли?! Я только собралась сделать отсюда ноги!
Рука Вадима вздрагивает на моем плече. Его дыхание все еще рвется, в светлых глазах ад. Он смотрит на мои губы так… до мурашек по коже. Мы выглядим, словно нас застали на горячем. От неловкости хочется испариться и никогда ни с кем из присутствующих больше не видеться.
— Дмитрий, прошу нас простить, — отзывается Вадим севшим голосом. — Мы вынуждены немедленно уехать. Пожертвование в фонд я уже перевел.
Он сейчас, что… Он тоже решил пренебречь балом и открыто говорит это мэру? Ушам своим не верю.
Пораженно смотрю на Злобина, затем поворачиваю голову и встречаюсь с темно-карим взглядом Валеева.
Он скептически прищуривается, вальяжно откидывая крышку портсигара.
— Вижу, что дело не терпит отлагательства, — проговаривает медленно и с задумчивой усмешкой. — На дачу ко мне хоть выберетесь? Пообщаемся нормально, без лишней суеты.
От неожиданности слишком громко втягиваю воздух в легкие, и пальцы Вадима немедленно сжимаются крепче в немом приказе молчать.
Внутри все обрывается. Мне что, нужно согласиться? Конечно, нужно. Разве у меня есть выбор?
