Похоже, старик Амур уже не тот. Совсем ослеп, болезный.
Макс мешкает, проводит языком по губам, но молчит. Пару секунд пронзает меня дурным совершенно взглядом. Я пинаю его под колено, вкладываю в руки изгвазданные грязью лоферы и требовательно указываю пальцем на окно. Не по себе потому что, когда на тебя так странно смотрят.
К счастью, повторять не требуется. Но не проходит минуты, как Мартышев снова даёт о себе знать.
— А трусы? — громким шёпотом доносится из-за пелены дождя. Я чуть створками ему в нахальное лицо не заряжаю! — Они мне теперь дороги как память.
— Молись, чтобы о них мой брат не узнал. А то будет тебе память. Вечная.
И хочется и колется
— Марьям, что стряслось?
Брат говорит шёпотом, и я тоже понижаю голос. Вовсе не потому, что за стеной спит отец.
Я боялась, что расстояние разорвёт нашу с Амилем связь, но та лишь крепчает. Мы двойняшки, этим всё сказано, остальное долго объяснять.
— А что ты чувствуешь? — спрашиваю, сжимая крепче телефон.
— Мне радостно. Мне страшно. Сердце колотится так высоко, что им запросто можно подавиться. Это как… Ограбить банк! И улизнуть в последнюю секунду. Ноги косит.
— Это любовь, Амиль, — улыбаюсь, крепко зажмурившись.
— Ты влюбилась?
— Бесповоротно.
— А почему такая?
— Какая?
— Напуганная.
Прислушиваюсь к себе. Брат прав. Меня слегка потряхивает от кайфа, от адреналина. Я словно застыла в затяжном прыжке. Кажется, будто вот прямо сейчас либо расправлю крылья, либо сорвусь камнем вниз. А ещё тело не спешит благодарить меня за чужеродное вторжение — всё ноет и саднит. Только это уже личное. В такие тонкости посвящать Амиля я не готова.
— Страшно разбиться, — сознаюсь, бесцельно меряя комнату шагами.
— Не хочу влюбляться, — подытоживает брат категорично.
— Почему?
— Если разобьюсь я, станет некому страховать тебя.
Да, пожалуй, Амиль прав. Он слишком многое и слишком рано на себя взвалил. Знаю, Макс не тот, на кого можно опереться, но хочется… Очень хочется ошибиться. Избавить брата от забот хотя бы за себя.
— Мне нужно тебе кое в чём признаться.
Несмотря на вынужденный перевод стрелок в сторону ничего не подозревающего Амиля, меньше всего я хочу накидывать брату лишних хлопот, существование которых он всегда отрицает. У него действительно всё просто — пара минут и проблема уже не проблема. Любая.
Можно только догадываться, какого ему приходится одному в большом и чужом городе, в свои-то голозадые девятнадцать. Поэтому я стараюсь не дёргать по пустякам своего личного Джина. Но сегодня не тот случай.
— Слушаю.
— Я умудрилась подставить тебя перед отцом.
— Понял. Буду кивать и каяться.
Его смех из динамика сжимает сердце тоской.
— Ты когда приедешь?
— Не раньше, чем через месяц.
— Ну вот. Ещё так долго, — вздыхаю тоскливо.
— Не грусти. Лучше скажи, что тебе привезти?
— Нитки. Свяжу тебе шарф. Его ты точно станешь носить и не простудишься.
— Подловила, лисица, — отвечает Амиль, судя по голосу усмехаясь. — Хорошо, Марьям. Будут тебе нитки. И поаккуратней там со своей любовью, не позволяй везунчику лишнего. Будь умницей.
Я желаю ему сладких снов, отодвигая в сторону тяжёлую штору.
Так и есть, стук в окно мне не послышался.
Смотрю на Мартышева через стекло, не решаясь притронуться к шпингалету. Неужели настолько хотел меня увидеть, что вернулся в непогоду? Дождь уже давно прекратился, но он выглядит так, словно вылил себе на голову ушат воды.
— Марьям!
Открыть или не рисковать? Беречь девичью честь поздно. Максимум, что он может сделать, это покуситься на меня ещё раз. Разве это что-то изменит? Нет. Хуже будет, если шум дойдёт до отца.
Тогда почему так страшно? И хочется, и колется, и сердце бунтует… Влюблённое, глупое, оно так хочет верить, что Макс вернулся не затем, чтобы его разбить.
— Тише! Весь дом перебудишь, — шикаю, открывая окно. — Что ты здесь забыл?
— Нас прервали, — произносит Макс посиневшими губами. — Впустишь?
Кончиками ледяных пальцев мажет по моей скуле. Невольно дёргаю головой, но Макс удерживает меня за подбородок, не позволяя отвернуться.
— Нельзя. Я в доме не одна.
— Тогда выходи ко мне, — требует громким шёпотом.
Ой, дура-а-ак… Какой же он сумасшедший! Неужели не понимает, что такие вольности грозят нам не только открученными ушами?
— Я… Я правда не могу! Ты что? Смотри, луна какая выглянула, весь двор как на ладони. А если… Если нас кто-то увидит?
Мартышев закатывает глаза.
— Ну вот что ты нагнетаешь? В это время спят даже кошки. — Он притягивает меня к себе и смотрит в лицо нетерпеливо, жадно. — Ладно, Ахметова. Хорошо, уговорила, тогда всё-таки я к тебе.
Это я его уговорила?!
— Погоди, ты не можешь так просто влезть в мой дом среди ночи!
— Разве? По-моему, я один раз уже сделал это.
Что-то в поведении Макса нервирует, заставляет вырваться из расслабленной хватки, отшатнуться. Пытаюсь уловить, что изменилось.
Чутьё сразу цепляется за разницу между тем, как он ждал приглашения в первый раз и нынешней наглой вседозволенностью. Будто теперь он вправе брать, что захочет и когда захочет. Такая разительная перемена обескураживает. Лучше б совсем уже не приходил, не портил впечатление, чем так…
— Ты слишком много на себя берёшь. Сначала потрудись спросить, хочу ли я этого?
Мой голос звенит против воли, так дрожит всё внутри от гнева и противоречивого восторга, что он всё же здесь. Промокший. Наглый. Глаз горящих с меня не сводит.
Макс иронично усмехается себе под нос.
— Конечно, хочешь. Мы это уже выяснили. Хватит ломаться, иди ко мне.
— Послушай, то что между нами было не даёт тебе права наглеть. Ты должен уважать…
— Ненавижу слово «должен», — перебивает он меня, морщась как от зубной боли. — Молодость нужно прожить на максимум, пока на плечи не свалились ипотека, начальник и прочие гадости.
— Тогда нам не о чём говорить.
— О'кей, — внезапно сдаётся Макс. — Можешь зачитать мне перечень чего я там кому должен. Только недолго. У тебя от силы минута, пока я буду лезть в окно.
Кутаю плечи в шаль, чувствуя, как тоскливый холод пробирается под старомодную байковую ночнушку. Прогнать его надо… Да. Надо.
