Нервно одёрнувшись, на одном дыхании пробегаюсь взглядом по записке, благо долго бегать не над чем.
"Позаботься, пожалуйста, о Мусе.
Прости меня.
Вера"
– Прости, – повторяю, стараясь вникнуть в смысл прочитанного. Сердце будто кипятком окатили. – За что прости? Что значит, позаботиться о Мусе?! Вера, это тупой, запредельно безмозглый розыгрыш! – ору, комкая лист в кулаке и срываюсь в душевую. – Мне ни черта не смешно. Да ну нет. Ты же не всерьёз... Поплавская, ау! Вера!
Но Веры в душевой нет. И за занавеской тоже никого. Ударяюсь башкой о край столешницы, когда зачем-то заглядываю под скатерть, но просветления эта встряска тоже не приносит. От неприятия то ли мутит, то ли воздух вышибает.
Долбанный хот-дог.
* * *
Вера
– Лиза... – растеряно замираю, наткнувшись на сестру в прихожей родительской квартиры. – Ты почему не в школе?
– Собралась полоснуть себе вены в гордом одиночестве, – невозмутимо фыркает она и, не дождавшись реакции, бросается мне на шею. – Да ладно тебе, выдохни, зануда. Шучу я, последний урок отменили. А ты чего вся белая, как пойманный врасплох домушник? И дрожишь... Вер, случилось что-то плохое, да?
Отстранившись, Лиза косится на пережатую в моей руке сумку. Во взгляде застыла тревога, но я просто отрицательно мотаю головой, зная, что не смогу рассказать ей даже половину правды, и направляюсь в свою бывшую комнату.
– Всё хорошо, родная. Мне нужно забрать кое какие вещи, я уезжаю.
– Ты сбила пешехода? Скрываешься от кого-то? У твоего парня есть жена? – пулемётной очередью выстреливают мне в спину предположения одно страшнее другого. – Он оказался садистом?
Теплее.
Последняя догадка определённо имеет право на жизнь. Лихо научил меня открываться чувствам, чтобы вдребезги разбить всё, до чего сумел дотянуться, оставив от прошлых счастливых нас живое напоминание, которое будет расти, приобретать его черты и стискивать мне сердце всю оставшуюся жизнь.
Собрав ускользающую собранность в кулак, заставляю себя улыбнуться.
– Лизка, ну когда ты стала такой паникёршей? Я собираюсь начать новую жизнь, а перемены – это хорошо.
– Только выглядишь ты почему-то хреново.
– Не матерись, – строго одёргиваю сестру, выдвигая верхний ящик комода, чтобы взять то, ради чего решилась сюда прийти. – Это звучит ужасно.
– Зато правдиво, – крепко обнимает она меня со спины.
Спрятав в сумку шкатулку с золотыми украшениями, подаренными мне отцом на прошлые дни рождения, позволяю себе минутную слабость и, развернувшись, провожу рукой по мягким волнам Лизкиных волос.
– Я не хотела лезть в твою жизнь. Я столько сомневалась, – запинаюсь, зажмуриваясь, чтобы не брызнули слёзы. – Но теперь вижу, что поступила правильно. Не обижайся и не позволяй никому гадить в твоём сердце.
– Вер, что за бред? Объясни, что происходит?
– Потом, когда-нибудь. Когда будет не так больно... – резко отстраняюсь и, шмыгнув носом, в последний раз оглядываю комнату, в которой прошли мои детство и юность. – Всё, мне пора. Номер я сменила, позвоню, как устроюсь. Родителям пока не говори, не надо их волновать.
Я не могу представить, как скажу родным о ребёнке и не хочу, чтобы его ненавидела родная бабушка, даже если вероятность того не более процента. Мама свое отношение высказала ещё в ночь, когда мой малыш был зачат, и меня переполняет отвращение при мысли об унизительной брезгливости, с которой она станет расспрашивать об его отце. Она предупреждала, ругала, но я сделала по-своему, даже понимая в глубине души, что наша с Матвеем связь не будет долгой, и теперь даже в мыслях не позволю называть своего кроху ублюдком.
– Так куда ты? – взволновано кричит мне в спину Лиза, пока я жму кнопку вызова лифта.
– Подальше от себя.
А действительно, куда? – задаюсь вопросом пару минут спустя, уже сидя в машине. Палец замирает над именем "Дениска" в ленте контактов, но, покачав головой, блокирую экран смартфона. Если кто-нибудь надумает меня искать, то единственный друг – самый очевидный вариант. А больше мне податься некуда. Засада. Впрочем, в поисках спасения от проблем подсознание само чертит маршрут, в то место, где их в моей жизни ни секунды не было.
– Всё хорошо, – шепчу своему заплаканному отражению в зеркале заднего вида. – Ты сильная, Вера. Справишься сама.
Открыв бардачок, достаю оттуда одну из подаренных Матвеем вязаных варежек. Глубоко вдыхаю въевшийся запах табака и, надев её на руку, ласково поглаживаю плоский живот, представляя, что это сейчас тепло его пальцев согревает кожу под тканью тонкого свитера.
Слёзы по щекам бегут уже не каплями – ручьями.
– Твой папа очень хотел, чтобы ты родился, малыш. Просто знай это.
Глава 42
Мне терять больше нечего
Февраль
Лихо
За окном город зажигает огни. Я сижу за ноутбуком, чешу за ухом задремавшего огрызка и вторые сутки вместо правовых азов штудирую основы ведения бизнеса на хранилищах для овощей. Прибыльное, оказывается, дело, если учесть все нюансы и наладить сотрудничество с крупными фермерскими хозяйствами. Зачем это мне, студенту со стартовым капиталом равным трём мешкам морковки? Резонный вопрос. Да много зачем.
Сначала таким образом пытался занять мозги, чтобы не было искушения набрать Веру. Буду с собой честным: я её капитально подвёл. Обманул, послал сгоряча, накосячил. И даже не сомневаюсь, что подработка тем же таксистом или доставщиком пиццы ничего не изменит. Всё повторится по новой, едва в графе расходов появиться малейшая брешь. Я втихую снова сорвусь туда, где быстро и дорого.
Свобода к которой я так рвался на вкус оказалась как сахар из стекла. Мне от неё сводит мышцы, кишки и всё, что только может сводить, но снова толкать нас в ту же яму, значит окончательно потерять доверие Веры. Сам не пойму, на что надеюсь, но я точно не готов от неё отступиться.
Затем освоение бизнес-планов помогало мне сдержаться от соблазна сорваться на поиски. Вернись Поплавская домой, она бы не оставила кошку. Неувязка. Теперь только Верины родственнички могут дать мне её новый адрес. Могут, но дадут в лучшем случае в челюсть. Так себе перспектива. Захочет – сама про наш залёт расскажет, а я стучать не собираюсь.
Мда, дров наломал на полярную зиму.
Неверными от недосыпа руками тянусь к телефону, чтобы в сотый раз набрать до боли знакомый номер. Недоступен. От беспокойства за Веру мутит, хотя не ел уже давно, тем более хот-доги... Я скучаю. Признаю. И снова вопрос ребром: ну найду я её, а дальше? Ничего ж не изменится. Безнадёга ежесекундно режет по живому, кромсает эхом её смеха, дразнит цветочным запахом на постельном белье, тянет жилы, но жалеть себя не выход. Нужно что-то делать.
