В дальнем углу подросший найдёныш увлечённо догрызает кроссовок. Четвёртый за неделю. Мне нравится представлять, как мы по утрам будем его выгуливать, бегать, а после принимать вместе душ, завтракать, спешить на пары – это успокаивает. Стабильность оказалась не менее привлекательной, чем бунтарство, наверное, так и начинают взрослеть.
Теперь всё свободное время уходит на подготовку к экзаменам, потому что не хочется, польстившись на лёгкие деньги Армана, впоследствии писать нашим детям из-за решетки. Сумма, накопленная на операцию Ире, лежит в ячейке банка. Не знаю для чего, скорее всего, чтобы чувствовать уверенность в завтрашнем дне и если возникнет серьёзная необходимость больше не думать сгоряча, кому б продать почку. В планах наведаться к отцу. С этим сложнее…
Когда-то он меня по-своему любил. По крайней мере, внушил чувство собственного достоинства и научил всегда говорить правду, а правда в том, что у меня при мысли о нём больше нигде не ноет. И всё благодаря Лере – моему личному лучику света. Как-то непоследовательно надеяться на прощение, пока сам не готов отпустить прошлое. Я его простил, пусть делает с этим что угодно. Хоть подотрётся.
– Да, Лих, – отвечаю на поздний звонок.
– Слышь, Беда, ты у меня, когда перед свадьбой матери ночевал, толстовку забыл. Готовь подгон за услуги прачки. Если тебе не надоела роль отшельника, могу и курьером побыть, мне не влом, а накинешь банку пива – к твоим услугам квалифицированный специалист по семейным отношениям. Составим план завоевания твоей малышки.
– Лих, то что ты вдул аспирантке с факультета психологии ещё не делает тебя профессором, – заваливаюсь на кровать, непроизвольно улыбаясь его ежевечерним попыткам навязать свою компанию. Подозреваю, что Матвей опасается, как бы я с горя не полоснул себе вены. Ага, и оставить трёх своих любимых женщин на произвол? Да ни за что. Я не отрекусь ни от одной из них, даже если мне жить останется всего двадцать четыре часа. – А толстовку мелкому оставь, она мне больше не нужна.
– Вижу, любовная горячка совсем разъела тебе мозг, поэтому уточняю: ты предлагаешь отдать моему брату свою тёплую, красную, мать её, толстовку?! Ту самую, из-за которой поставил Степашке фонарь, только потому что нельзя ронять пепел на твои любимые вещи?
– Всё верно. Я с неё вырос.
Лихо не знает, никто не знает, что моя страсть к красному цвету продиктована исключительно стремлением насолить отцу. Он его ненавидит.
– Беда, ты же понимаешь, что это сильно смахивает на благотворительность смертника? – я прерываю Матвея страдальческим стоном, закатывая глаза к потолку, но мнительность друга не знает границ. – Вчера ты мне долг перевёл за цветы и костюм, сегодня разбазариваешь любимые шмотки. Так всё, задрал! Диктуй адрес, отвезу тебя домой. Вас давно пора запереть в одной комнате и не выпускать, пока не поговорите.
– Дружище, – улыбаюсь, впервые за долгие годы произнося это слово без иронии. – Всё в порядке. Серьёзно. Стал бы я перед смертью звать её на свидание.
– Согласилась? – взволнованное дыхание из динамика выдаёт неподдельное участие собеседника.
– Лере нужно время, и я дам ей его столько, сколько будет необходимо.
– Чушь! Опасно надолго пропадать из виду. Привыкнет ещё.
– Лих, оставь свои пикаперские штучки для старшеклассниц, с Лерой это не работает. Она у меня смышлёная, поймёт, когда придёт время, – вздыхаю, кидая убитый взгляд в мерцающий сбоку монитор, и в порыве недоверчивого ликования подпрыгиваю на кровати. – Да, детка!
– Беда? Беданов! Тим, ты меня слышишь?!
Не слышу. Я ничего не слышу кроме сумасшедшей дроби своего сердца. Единственное о чём я сейчас способен думать – о вновь связавшей нас с Лерой паутине цифровых признаний, ярких смайлов и скобок-улыбок. О потоках равнодушного трафика, донёсшего друг до друга полёт наших мыслей, о затёртой клавише Enter – проводнику к сердцу той, что при встрече не захотела меня услышать. Между нами необъятный виртуальный мир пронизанный любовью и тоской, мир в котором началась и получила свой второй шанс наша история.
Между нами всего каких-то шестнадцать часов ожидания потому что:
Lera:
А как я тебя узнаю?).)
beda:
У меня будет влюблённый взгляд и глупая счастливая улыбка.
Lera:
Договорились. Я приду.
Лера
Сегодняшнее утро неожиданно порадовало снегом. Причём порадовало так щедро, что на дорогах образовались огромные пробки, из-за которых я безнадёжно опаздываю на своё второе в жизни свидание.
Заламывая руки от волнения, спешу к ограждению летнего кафе, сейчас больше напоминающему один большой бесформенный сугроб. На месте где прошло наше с Бедой очное знакомство не осталось ни зонтов, ни столиков, ни людей. Неужели не дождался?! Тимур не мог так просто сдаться, именно по этой причине отвергаю естественный порыв потянуться в карман за телефоном. Не хочу, чтобы у него возникли сомнения в моём доверии, мне ведь никто не трезвонил с упрёками «где ты?».
По уже сложившейся традиции, останавливаюсь рядом с припорошенным бюстом Гоголя и внимательно осматриваюсь. Среди снующих по аллеям прохожих выискиваю знакомую фигуру в чём-нибудь красном, но среди обилия тёмных шапок и шарфов нет ни одного яркого пятна. Все не те.
Зазевавшись, едва успеваю отскочить в сторону, в последнюю секунду замечая летящие на меня санки, а следом слышу скрипучий женский окрик подхваченный гамом воронья:
– Стёпа, тормози! Когда ж ты, душегуб, угомонишься?
– Ого! – восторженно доносится из сугроба. – Вот это я разогнался! Улёт!
– Когда-нибудь и у нас появится такое чудо…
Обернувшись на тихий голос, вижу Тимура сжимающего в руках два бумажных стаканчика кофе. В светло-серых глазах – ласка, мириады её самых тёплых оттенков. У меня на секунду перехватывает дыхание, столько всего сразу хочется сделать: кинуться ему на шею, отогреть ладонями порозовевшие на морозе скулы, собрать губами снежинки с густых ресниц, но я просто стою в лёгком ступоре как дитя, заставшее у ёлки деда мороза. Между нами не химия, как часто говорят, и не физика, между нами – самое настоящее волшебство.
– Подержи, – вложив мне в руки оба стаканчика, Тим невесомо целует меня в кончик носа, затем помогает Стёпе выбраться из сугроба, тщательно отряхивает на проказнике одежду. Такой заботливый, невыразимо близкий, почти моё продолжение.
– А я тебя узнал! – подпрыгивает мальчишка, пряча обратно под шапку вихры рыжих волос и подхватывая верёвку санок, шкодливо так улыбается. – Кстати я больше не матерюсь. Крутой не тот, кто хамит, а тот, кто не боится врезать!
– Крутой сначала десять раз подумает, – кричит ему вслед Тимур, после чего посылает в небо задумчивую ухмылку. – Даже не верится, что это говорю я.
– Вижу, ты не сомневался, что наша встреча всё-таки состоится, – передаю ему бумажный стаканчик, чуть дольше необходимого касаясь варежкой продрогших пальцев.
