Я тоже дура. Дура и трусиха.
Нужно было вцепиться в своего Беду и не отпускать, с отцом бы как-нибудь объяснилась. Всё равно рано или поздно пришлось бы. И Тимур бы убедился, как много для меня значит не только со слов. Теперь, где его искать? Как заставить выслушать?
Спустя час, сидя вчетвером за накрытым столом, мы пытаемся восстановить картину происшедшего. Отец признаётся, что запретил Виктору со мной видеться, а тот, видимо решил подобно мне, будто проблема в достатке и сорвался с друзьями на кастинг в столицу. Ребята потом рассказывали, что провалив предварительный отбор, их группа шабашила в клубе. Виктор получил на руки первую выручку и пропал. Ребята посчитали, что Звягин их кинул. Обратились в полицию, а через пару дней по остаткам одежды и подаренного мной браслета с лунным камнем, опознали в обгоревшем мужчине своего пропавшего солиста.
А ведь его, недобитого, могли и бомжи раздеть. О чём он только думал? Куда сорвался в ночь, никого не предупредив? Мог ли он рвануть в соседний город ради встречи со мной? Вполне. Сейчас, вспоминая об обещанном Звягиным сюрпризе, я почти в этом уверена. Но Виктор ладно, он рядом целый и невредимый, а вот где носит Тимура?
Предыдущие бессонные ночи дают о себе знать непреодолимой усталостью. Безуспешно прождав его до полуночи, погружаюсь в тяжёлую тревожную дрёму. Впервые за неделю одна на большой и холодной кровати.
– Я люблю тебя, – шепчу засыпая. – Где бы ты ни был.
Верни всё как было!
С рассветом, увидев в прихожей кеды Тимура, крадусь на мансарду, мечтательно улыбаясь в предвкушении встречи. Тихонько открываю дверь, представляя как не дам и слова вставить, зацелую всего, заласкаю, даже расскажу о нас папе – пусть шумит, сколько влезет. Рано или поздно поймёт и примет. Это наша жизнь, наши ошибки, наше счастье.
Затаив дыхание, поднимаю взгляд от пола, но вот выдохнуть уже не получается – горло будто сковало тяжёлой цепью. От увиденной картины охота выцарапать себе глаза, только ничего ведь не изменится. Ничто не останется прежним, всё разрушит ревность, и сколько потом пальцы не режь, собирая осколки, как раньше всё равно не будет.
Глотая злые слёзы, мотаю головой. Я не хочу так.
Беда, чёрт тебя раздери, верни всё, как было!
Я поняла свою ошибку. Я исправлюсь.
Да толку? Ира продолжает стоять у окна, одетая в его футболку и, зажав сигарету меж пальцев, насмешливо кривит полные губы. Весь её внешний вид – растрёпанная коса, нега в ленивых движениях хлещет наотмашь невысказанным: «Я же говорила»
Хочется заорать, сбежать, крушить, но не выходит даже отвернуться. Так и разглядываю спину спящего на животе Тимура, словно избивая себя изнутри мыслями о том, что скрывает приспущенное до поясницы одеяло.
Каждая частичка кричащей в агонии души рвётся к нему. Я не в силах это контролировать, как не в силах подавить отвращение при взгляде на ведущую к дивану дорожку из мятой одежды и вытянутые вдоль тела руки, которые ещё вчера утром ласкали меня с таким жаром, что я поверила в свою исключительность. Предательство обезоруживает, бескомпромиссно выкачивая из меня всё человеческое и опуская до уровня кровожадной психопатки.
– Не помню, чтобы говорила тебе, как сильно ненавижу лицемерных, лживых сучек, – слова сиплым шипением вырываются из груди, пока я до хруста в пальцах сжимаю кулак. – Пора исправить это упущение.
Внутри поднимается буря. Всё, что наболело за сутки. Всё, что я откладывала, прятала, гасила в себе в попытке сделать правильно, но не успела, или не сумела – скопом рвётся наружу в стремлении нанести как можно больший ущерб. Снести всё к чёрту. Уничтожить.
– А ты его сильно изменила… – тихо выдыхает Астахова в форточку вместе с дымом.
Горечь, в её голосе неприкрытая, нагая, как и тело под футболкой моего любимого. Или кто он мне теперь – обидчик, посторонний, предатель? Никто. В конкретный момент у меня никого, только убийственная потребность вцепиться в эти крашеные рыжие волосы и ударить, заставить Иру страдать, молить о пощаде, раздавить.
Драться из-за парня унизительно, да его прежнего, по сути, для меня не стало, и на кровати в отключке лежит кто-то другой. Беда был прав – измена убивает, не людей, но веру в них.
Ира получит только за меня – за весь тот ад, в котором я сейчас сгораю.
В несколько решительных шагов пересекаю комнату и без лишних реверансов сгребаю в кулак жёсткие волосы, заставляя Астахову согнуться от неожиданности.
Да, подруга, вот она – тяжёлая длань возмездия. Пусть на вытянутом лице пока ни тени страха, я уже на полную смакую вкус реванша.
– Говоришь, мы все здесь моральные калеки? – резко тяну вниз её растрёпанную косу. – Тем хуже для тебя.
Толкнув Иру на пол, вжимаю гибкое, неожиданно сильное тело в коврик. Колено обжигает огнём от столкновения с твёрдой поверхностью, но боль подстёгивает ярость, побуждая усесться на костлявые бёдра, чтобы намертво зафиксировать брыкающуюся девушку. Кончик выпавшей сигареты плавит короткий ворс, распространяя вокруг нас удушливый смрад палёной пластмассы, и напитывает эмоции ядом, выпуская на волю нечто абсолютно мне неподконтрольное.
Тяжело дыша, с оттяжкой впечатываю Астахову затылком в пол. Вскрикнув от боли, Ира сжимает моё предплечье в попытке вырваться, но я лишь сильнее путаюсь пальцами во всклокоченных локонах. Сопротивление бесполезно, даже при желании, мне едва ли удастся себя остановить.
– Беда на тебе неплохо попрактиковался, – желчно сипит моя жертва, слепо царапая мне руки в попытке добраться до шеи. – Хорош, подлец, скажи?
– Мне не с кем сравнивать, тварь, – размахнувшись, бью её кулаком в лицо, в кровь разбивая смеющиеся губы. – И будь оно иначе, не стала бы. Тем более за деньги.
Ещё удар. Кисть разрывает от резкой боли. Надеюсь ей не лучше.
– Отпусти меня, сумасшедшая, – теперь Ира не выглядит такой довольной, скорее напуганной и беззащитной. Прекрасное зрелище.
Где-то за спиной глухо стонет Тимур, накручивая мою ярость до пугающих масштабов.
– Так он с перепоя, – шиплю, задыхаясь от рвущейся пламенем наружу обиды. Брезгливо отняв руку от её волос, перекрываю ладонями нос и залитые кровью губы. Ира мотает головой, извивается, скользя пятками по полу в попытке меня сбросить, но я крепко сжимаю коленями острые бока. Ненависть убийственный допинг. – На трезвую голову слабо на себя кого-то вытащить, да?
Ответом звучит невнятное мычание – мои ладони по-прежнему не дают ей возможности полноценно вдохнуть. Удушение Астаховой не грозит, поэтому я беззастенчиво наслаждаюсь расправой. Впрочем, легче от того не становится. Это всё равно что лечить мозоль, отрубив себе палец. Вроде как источник боли устранён, а на деле становится только хуже.
– Лера. Лера, прекрати! – трещит помехами где-то за гранью накрывшего меня помешательства. Я мало что соображаю, завороженная переливами бурого на кипенной коже.
