– Ночевал где? – придя в себя, Анжела принимается беззастенчиво осматривать его голову, на наличие вшей.
– Во времянке у попрошайки с перехода. Я там песнями на еду зарабатываю. Но это временно, – спохватывается он, покосившись на папу. – Пока спина пройдёт, мышцу потянул.
Отцу кажется всё равно. Его не волнует ни возможный педикулёз, ни чесотка, ничего. Как-то это слишком прекрасно, чтобы быть правдой. А вот и первый звоночек – Анжела хмуро косится на расстёгнутую ширинку Звягина. Он ремень застегнул, а пуговицы на джинсах не успел.
– Лер, пошли-ка, на кухню.
– Но…
– Пошли, пошли. Им нужно поговорить. И нам с тобой тоже. Кстати, чем это так воняет? У нас проблемы с проводкой?
– Это от одежды Виктора. Не знаю, как они отапливали свою времянку, но стирка запах не отбила. Пришлось одолжить кое-что из папиных вещей.
– Лера, – заговаривает она, плотно прикрыв за нами дверь кухни. В подрагивающих пальцах тут же появляется сигарета. А я-то думала, чего не хватает? – Помнишь, я говорила, что ты для меня дочь?
– Помню, – киваю, предчувствуя не самый лёгкий наш разговор.
– Так вот, хочу, чтобы ты понимала, с тех пор ничего не изменилось. Я Сашу давно предупреждала, но он умеет быть упрямым, поэтому сейчас я спрошу как твоя мать, а ты мне ответишь прямо – что у тебя со Звягиным?
Если меня и удивляет тот факт, что Анжеле известна фамилия Виктора, то эта эмоция меркнет на фоне недоумения от её нервозности. Растерянной будущую мачеху я вижу впервые.
– Ничего, – пытаюсь храбриться, но под её тяжёлым испытующим взглядом выходит не очень. Вот же загнула. Так сразу и не объяснить, что между нами. – Не знаю. Я долго не могла смириться с его смертью, будто чувствовала, что он где-то рядом. Мы, словно связаны.
– У вас что-то было? – безапелляционно выстреливает она.
– Было? – даже одна мысль об этом кажется мне возмутительной. Что-что, а влечения к Виктору я никогда не испытывала, теперь-то, став женщиной, я в этом более чем уверена. – Нет. Господи, нет, конечно! Я его встретила в переходе, голодного, холодного. Мне больше некуда его привести. Отправила в душ… боялась, что такого неопрятного папа прогонит как в прошлый раз.
– Он его никогда не прогонял, – обрывает меня Анжела, медленно выдыхая струйку крепкого дыма. – Я говорила Саше, что это всё плохо закончится. Разнополым детям с небольшой разницей в возрасте, даже выросшим вместе случается испытывать друг к другу совсем небратский интерес, а вас познакомили уже взрослыми. Лера, Виктор твой кровный брат.
– Виктор рос в детдоме! – мотаю головой, пытаясь унять странный надрывный смех. – Мой папа никогда бы не сдал родного сына в приют. Он может и нерешительный, но не подонок.
– Держи, – протягивает она мне стакан воды. – Выпей. Сперва разберись, а потом уже сыпь ярлыками. Ты права, твой отец никогда не был решительным. Именно поэтому я по молодости отвергала его ухаживания – мне хотелось видеть рядом жёсткого, пробивного мужчину, такого, чтоб и кулаком по столу, и небо в алмазах. Когда на меня обратил внимание Рома Беданов, я была уверена, что вытянула счастливый билет. Зачем мне неоперившийся зяблик, когда рядом такой орёл? Да и с матерью твоей отношения портить не хотелось, она по Сашке ещё со времён школы сохла. В общем, уехала я, а папка твой, то ли с горя, то ли сдуру надрался с однокурсниками на даче и девственности лишился с шалавой какой-то. Через девять месяцев та на сносях явилась по очереди ко всем четверым и стала вымогать деньги. Её дружно послали и так же дружно забыли про эту историю. Саша женился, появилась ты. Лера, я никогда не относилась плохо к твоей матери, но её семья не люди, а кисти и холст. Тебя растили отец с бабушкой. Мы часто созванивались, он делился твоими успехами, спрашивал, что дарят девочкам на дни рождения. Пока один раз не прозвучал вопрос о том, что нужно для ДНК экспертизы. Так я узнала, что эта шалашовка явилась к нему под дверь с десятилетним сыном. Оказалось, мальчик рос у бабушки, пока той не стало. Её тело еще не остыло, а мамашка решила обойти друзей по второму кругу, уже с угрозами сдать парнишку в детдом. Повезло, хоть хватило ума говорить это так, чтоб ребёнок не слышал. Результат остался прежним. Так и не сумев вытрясти ни с кого ни копейки, она действительно оставила сына под дверью детдома и пропала с концами.
– Как он его нашёл? – я смотрю на Анжелу в неверии, чувствуя, что в который раз за сегодняшний день у меня болезненно замирает сердце.
– Не смеши, в нашем захолустье всего один детдом. Саша устроился учителем музыки. У Виктора внешность броская, увидев раз, не ошибёшься. Он достал прядь его волос… совпадение девяносто девять процентов.
– Почему папа не забрал его домой? – отставив в сторону стакан, обнимаю себя за плечи, пытаясь унять мелкую дрожь. Все эти годы, что я на стены лезла от одиночества, у меня был родной брат! Нас лишили друг друга. А затем для верности растащили по разным городам, чтобы мы не спутали родственную связь с влечением. – Почему просто не рассказать правду?
– Я тоже поначалу его осуждала. Пока не увидела разницу между ним и Ромой. Всё познаётся в сравнении, Лера. Поверь, в детдоме под присмотром родного отца, мальчишке жилось лучше. По крайней мере о нём заботились, его не обижали. Твоя мать не умеет прощать. Она бы Виктора не приняла. Представь, как бы Саша один совмещал копеечную работу и уход за двумя детьми? Да и Виктор, узнай правду, начал бы расспрашивать про свою мать. Сама понимаешь, лучше ему не знать.
– Папа должен был бороться. Он отец!
– Должен?! Ты часто поступаешь, как должна? Рома Беданов вышвырнул сына в окно, только потому, что его завистливый дружок по пьяни начал заливать, что Тимурка на самом деле его сын. Наврал, мол, нагнул меня прямо на свадьбе, в пыльной подсобке, пока Беданов что-то там решал с оператором. Мой жёсткий пробивной орёл сначала должен был спросить меня, да хоть провести тот же анализ, но он просто взял и толкнул родную кровь в окно. Понимаешь? Без каких-либо выяснений. Аффект у него видите ли! Попранный статус! А у Тимура травмпункт, психотравма… сынок боится привязываться, боится верить, боится жить.
Пытаюсь сдержаться, но даже сквозь намертво сжатые губы прорывается надрывный, какой-то скулящий всхлип. Тимур говорил об этом так поверхностно, боялся жалости. Что я наделала?
– Почему вы не забрали Марину? – пытаюсь запить горечь невкусной водой из-под крана, но совесть так просто не вытравить. Мне нужно было научиться говорить с ним, а не зацикливаться на своих проблемах.
– А кто бы мне, распутнице с ублюдком на руках её отдал? Видит бог, я ревела ночами, представляя, как ткну в эту надменную лощеную рожу результатом теста и буду упиваться его чувством вины. Потому что Тимур упрямством весь в отца. Он не простит. Но Рома тогда бы нас не отпустил. Месть не стоит того, чтобы мой мальчик каждый день содрогался, при виде рук, которые его так изувечили. Я ушла, в чём была, влезла в долги, сама оплатила и лечение и реабилитацию. Муж воспринял моё молчание как признание вины. Мы только один раз встретились, той ночью в больнице. Явился орёл с угрозами закончить начатое, если я не поддержу версию о несчастном случае. Взамен я практически выгрызла из него разрешение видеться с Мариной и то только потому, что девочке нужна мать. А ты говоришь про какой-то долг. Твой папа со всеми сомнениями взялся выяснять, не послушал ни друзей, ни меня. Дура я была Лера. За мишурой, чуть настоящего человека не проглядела.
