Чёрное солнце. Бонус
– Виктор, скажи мне, что я не сплю. Скажи, что это ты, – бормочу сквозь слёзы, упираясь лбом в облезлый мех воротника его парки. – Скажи хоть что-нибудь, не молчи! – Запрокинув голову, с мольбой жду подтверждения, что я в своём уме и никакие санитары не спешат по мою душу. Напрасно. Звягин в ответ хмурит брови, напряжено всматриваясь мне в глаза, словно пытаясь считать, что ему следует ответить. Точь-в-точь двоечник у доски, задумавший развести учителя на подсказку.
– Эм-м… привет.
Я на миг зажмуриваюсь, позволяя звукам родного голоса согреть меня изнутри, но за первым шоком от встречи начинает проступать законное недоумение.
– Ты издеваешься? Я столько времени мечтала вернуть тебя с того света, и всё ради того, чтобы разжиться невнятным приветствием? Даже не надейся, Звягин. Не прокатит.
Взгляд Виктора, обычно прямой и открытый сейчас наполнен растерянностью, которую он безуспешно пытается скрыть за натянутой улыбкой.
– Я должен тебе денег?
Нет, он точно издевается.
– Очень смешно, Звягин… – разочарованно, отталкиваю его от себя. – Обхохочешься. Ты должен мне пару латок на сердце и вагон убитых на тебя нервов! Где ты шлялся столько времени? Неужели сложно было позвонить? Хотя бы для того, чтобы сказать, что жив, здоров?
– Я не знаю, чего ты от меня ждёшь, – тихо говорит он, сжимая руки на моих плечах, и в этом знакомом жесте столько отчаяния, что я невольно присматриваюсь к нему внимательнее.
Внешне Звягин остался прежним, но в то же время, стоящий напротив меня парень с землисто-серым оттенком кожи и опущенными плечами, имеет мало общего с тем энергичным жизнерадостным Виктором, которого я помню. Дело даже не в отросших сальных волосах, не в жутком запахе, исходящем от линялой мешковатой парки, а в настороженности, сковавшей его движения. Ей-богу, когда я только к нему обратилась, в зелёных глазах на долю секунды промелькнуло желание кинуться наутёк.
– Что ты с собой сделал, Виктор? – шмыгаю носом, разрываемая шквалом самых противоречивых эмоций. Радость от встречи, горечь траура, обида на месяцы тишины, саднящая нежность, тоска, непонимание – всё смешалось в обжигающий пульсирующий сгусток. – Всё это время ты был так близко и молчал. Я же чуть с ума не сошла. Как можно быть таким бесчувственным?
Пальцы на моих плечах сжимаются сильнее – с мольбою и какой-то мрачной безысходностью. Кажется, даже плотная ткань пальто не поможет избежать синяков.
– Я чувствую, что ты мне безумно дорога, но даже не помню твоего имени, – с надломом шепчет он мне в макушку. – Я ничего не помню, только последние полтора года, остальное как сквозь густую рябь. Отдельные эмоции, обрывки мелодий, голоса… это всё, что мне осталось от прошлого, – смысл прозвучавших слов не сразу достигает сознания сквозь пелену накатившей тоски, а когда в голове, наконец, проясняется я только и могу в ответ, что беспомощно спрятать лицо на его груди. Господи, неужели мой добрый честный Виктор заслуживает того, чтобы рвать горло на морозе, среди бродячих собак и назойливых попрошаек? Даже сейчас, я реву, а он успокаивает, гладит ледяными пальцами по волосам, утешает, баюкает... – Не плачь, поговори со мной, я так замёрз. В твоём голосе солнце, знаешь? Его слушаешь, и становится тепло-тепло, как лёжа на парапете весенним полднем. Я не знаю, кто ты, но это совсем неважно. Мы познакомимся снова, только не плачь.
Не плачь – легко сказать. Мне хочется обнять его за то, что исчез, позволив случиться нашей с Тимуром любви, и убить его хочется за это же. Но обнять определённо хочется больше.
– Кошмар какой-то. В голове не укладывается, что с этим всем делать.
– То, что мы нашли друг друга – не может быть случайностью. Понятия не имею, кто я и что, но если можешь помочь… дай мне этот шанс на нормальную жизнь. Не бросай меня, умоляю. Помоги вспомнить, – Шершавые губы касаются моего лба, и это по-прежнему не вызывает во мне ни брезгливости, ни желания оттолкнуть, только тёплое умиротворение. – Расскажи, кем я был для тебя?
Я не хочу давать Виктору даже секунды ложной надежды – это жестоко, но лжи он тоже не заслуживает. Сердце кровью обливается, потому что теперь между нами прочно обосновался Тимур. Я могу горевать о прошлом сколько угодно, но настоящее оно здесь и сейчас, слишком яркое, чтобы допустить хоть на мгновение, что я смогла бы поступиться своим Бедой. Даже ради Виктора.
Только как признаться, глядя в глаза человеку, у которого кроме тебя никого во всём мире, что ты его больше не любишь? И чем тогда являются мои к нему чувства, если не любовью?
– Ты был и остаёшься моим светом, Виктор, – отвечаю как есть, высвобождаясь из крепких объятий – примером того, что есть вещи выше мирских страстей. Пойдём, покажу тебя отцу, он придумает, как тебе помочь.
Не дожидаясь согласия, поднимаю с асфальта растянутую шапку с мелочью, чем заслуживаю недоумевающий взгляд продавщицы из парфюмерного киоска, затем беру притихшего Звягина под руку. Мой жест уже к вечеру, без сомнения, обрастёт возом душещипательных подробностей и в нашем городе на одну байку про сказочное везение станет больше. А часто ли в действительности истина является таковой, какой кажется на первый взгляд? Едва ли.
Всю дорогу Виктор рассказывает о том, каково это – очнуться в канаве ранней весной разутым и полураздетым, без гроша за душой, с гематомой на темени и начисто стёртой памятью. Говорит о холоде и людском равнодушии, о том, как быстро перестаёшь брезговать доедать объедки и донашивать чужое. Ужасные вещи, которые в моей сытой тёплой реальности кажутся непостижимыми, но они происходят.
– Не бойся, – тяну Виктора за рукав, заметив, что он замялся у калитки при виде Дика.
– Вообще-то, он на меня облизывается.
– Это оттого, что нашему чистюле хочется тебя отмыть. Пахнешь ты действительно отвратно, – смеюсь, наслаждаясь полузабытой непосредственностью нашего общения.
С Тимуром-то всё иначе, его хочется соблазнять, восхищать, влюблять в себя, а Виктор, как отражение в зеркале – кривляйся, сколько влезет, всё равно никуда оно от тебя не денется.
– Ты уверена, что твоя родня не развернёт меня с порога? – чешет он затылок, с сомнением поглядывая на сложенную в прихожей обувь.
– Мачеха у меня мировая, – усмехаюсь, с огорчением признавая безуспешность попыток дозвониться до Тимура. – Я её поначалу шугалась, но, как оказалось, не так страшен чёрт, как первое впечатление. В общем, перед ней можешь не робеть, она женщина простая, справедливая.
– Учту, – кивает он всё же немного нервно. – А батя у тебя, судя по красным кедам не робкого десятка. Он мне точно не вломит без лишних разбирательств?
– Это брат у меня не робкого десятка, – задвигаю обувь Тимура подальше, решив, что сейчас нет времени углубляться в нюансы наших далёких от родственных отношений. – А папа интеллигент, и именно поэтому у тебя полчаса на то, чтобы привести себя в божий вид. Нужно произвести на него хорошее впечатление, один раз тебе это уже удалось, но тогда от тебя хотя бы приемлемо пахло. Оставишь одежду за дверью ванной, я попробую…
