То слёзы набегут, то наползёт улыбка, то хочется уйти, чтоб не смущать, то переплести наши пальцы. Больная. На всю голову больная. Ему это всё сейчас не нужно, я точно знаю, чувствую.
– Может, в мясной сгоняем? У меня осталось немного денег… Такое жаркое приготовлю – пальчики оближешь. Никто не отличит.
– Скажи, ты совсем отбитая? – даже не его неподдельная ярость вгоняет в жар, хотя та тоже. Но в разы больше впечатляет остриё тесака, опасно леденящее мою шею. Я растерянно сглатываю, чувствуя, как сталь едва царапает кожу. Глаза Тимура совсем рядом, его дыхание разбивается о мои губы, забираясь теплом под ворот свитера, а ноздри хищно раздуваются, словно пытаясь учуять страх. И сердце колотится так отчаянно, что, кажется, дробь слышна на соседней улице… но заходится оно не от страха. Вот совсем не от него.
– Тимур…
Не понимаю, что хочу сказать – все слова не те. Человек не тот, не лучший момент, обстоятельства бредовей некуда, только у меня от него голова кругом и всё тут.
– Скажи, что ещё мне нужно сделать, чтобы ты так не смотрела? После всего… Чтоб не ломилась мне в душу, чтоб не втиралась в доверие. К чему эта сранная самоотверженность? Напускная наивность? Какой «мясной», Лера?! А петуха куда – выпустим клевать семечки с голубями в центральном парке?
– Я так понимаю, детки дома одни, – смешок Лиховского доходит до сознания не сразу. Да и какие к бесу мысли, когда тело жаром полыхает? – Беда, просвети дурака, а то я в ваших игрищах не особо секу. Вот ты сейчас от неё отбиваешься или всё-таки принуждаешь?
– Чего надо? – не отрывая горящего взгляда от моих губ, рычит Тимур.
– Здрасьте, приехали! Сам звал в гараж на подработку. Дружище, кончай пускать слюни на свою типа сестру. Мало того, что весь район затапливаешь, так ты вдобавок ещё и тупеешь.
– Лодку купи, умник, – уже беззлобно фыркает Беданов, отступая на два шага назад. – А лучше сходи, рубани птице голову.
– Внезапно. Чё, прям реально нужно?
– Позарез.
– Писец у вас тут квесты, – присвистывает Матвей, прислоняя свой скейт к забору. – Ну пошли, попробую. Правда я до сегодняшнего дня только орков рубил.
– Считай, что раздобыл очки виртуальной реальности, – отрезает Тимур, хлопая парня по плечу.
Мне казалось, что весь процесс займёт от силы две-три минуты. Думала, вот сейчас Матвей спокойненько сцапает задиру за горло, донесёт до специального пня на заднем дворе, где тот покорно вытянет шею на плахе – руби, не хочу. На деле, завидев паренька с тесаком, даже глупая птица понимает, что дело пахнет жаренным. В прямом смысле.
Пернатый будто вместо зёрен всю жизнь питался нитроускорителем, готовился бедняжка к главному забегу в своей короткой жизни. И так отчаянно он убегает, так испуганно таращит бусинки глаз… так ходит ходуном в руках у Лиховского запыхавшееся тельце… Невозможно смотреть. Но Тимур смотрит. Весь белый как мел, неподвижный, а у меня слёзы уже не каплями – крупным градом по щекам.
– Блин, ребят, – говорит Матвей, стирая пот со лба трясущейся рукой. – Чёт мне стрёмно.
– Лер, метнись на кухню. Там в шкафу на нижней полке эликсир мужества. Стаканы прихватить не забудь.
Сквозь сдерживаемые всхлипы яростно мотаю головой. Они так переглянулись…
По глазам вижу – решили отослать подальше. Я бы многое отдала, чтобы этого не видеть, но также ясно понимаю, что не прощу себе, если оставлю его в такой момент.
– В любом дерьме только вместе, – тихо шепчу себе под нос, впервые не краснея от произнесённого ругательства.
– Ладно, фиг с тобой, – глухо произносит Тимур, отбирая у Лиховского петуха, и садится на пень, прижимая его к груди. Тот сразу затихает, жмурится доверчиво. Признал хозяйскую руку. – Идите вместе. Валите, я сказал!
Резкий окрик подстёгивает ударом хлыста. Мы на автомате срываемся к дому – Матвей находит литровую банку вишнёвой наливки, я хватаю с полки два стакана, закрываем за собой дверь, заворачиваем за угол. Не доходя пары шагов до поворота к заднему двору, вдруг замедляю шаг.
– Как лохов… – хрипло смеюсь в ответ на удивлённый взгляд Лиха, и смех этот осколками раздирает горло. Как же я сразу не сообразила?
Да-а уж. Видимо петух очень не хотел умирать, или отомстил за предательство – посмертно – не знаю. Только подрагивающие пальцы стоящего к нам вполоборота Тимура все в мелких капельках крови. Также как светло-серые штаны по колено в жуткую крапинку, также как жухлая трава лоснится у его ног алой лентой. Кошмар какой-то.
Он не глядя, проходит мимо нас, бросает в миску пса рыжую голову. Не смывая рук, берёт у онемевшего Матвея стакан, наполняет до краёв.
– Будешь?
Вопрос мне. А я смотрю на красную жидкость, на тушку, затихшую только в метрах десяти от пня, и единственное чего хочу – просто обнять. Но это опять же, последнее, что ему от меня нужно.
– Нет, – качаю головой. – Я пойду, на плите вода выкипает.
Боже, как быстро застывает тушка. Шершавые лапки в моей руке уже начали деревенеть, хотя может они всегда такие, не знаю. Есть над чем подумать, пока буду щипать перья. Главное отвлечься.
– Тебе помочь? – доносится мне в спину. В этом предложении столько эмоций…
Тимур не умеет, но если нужно всё сделает, всему научится, только намекни.
– Ты вроде куда-то собирался? – отрезаю сухо. Хватит с него подвигов.
Он смог – я тоже смогу.
* * *
Жаркое получилось отменным. По крайней мере, так в один голос утверждали наши с Тимуром родители. Я не пробовала, не смогла. Теперь смотрю в потолок и злюсь на свой же организм. Желудку на терзания души совершенно плевать.
Выйдя на цыпочках из спальни, бросаю взгляд вверх лестницы, ведущей к мансарде. Оттуда мне зловеще скалится флуоресцентный череп. На часах полтретьего ночи, а Тимура всё нет. Не самая приятная ситуация. Наливка Анжелы оказалась крепкой, парни кое-как подоили встревоженную таким вниманием козу, разлили большую часть молока, едва не опрокинули ведро с помоями и немного пошатываясь, вышли со двора. Почему-то я уверенна, они непременно должны нарваться на приключения. В этом никакой логики – Беда большой мальчик – но меня всю колотит от волнения. Отвратительное чувство.
Без понятия, что дёрнуло меня выйти именно в эту минуту. Зачем вообще было выходить? Однако, открыв входную дверь, сталкиваюсь нос к носу с виновником своих тревог. Целым и невредимым.
– О, детка! – расцветает Тимур странной улыбкой до ушей. Пытается меня обнять, неуклюже как-то и едва не заваливается набок. От него так разит алкоголем, что непонятно как он вообще добрался до дома. Приходится позволить ему на себе повиснуть. Тяжело, неудобно, а ноги подкашивает совсем другое, что-то сродни облегчению. Теперь всё в порядке. Он цел, это главное. – Я весь день не жрал. Накормишь?
