Тот же голос, который убеждал меня, что все будет хорошо – голос с характерным старческим дребезжанием – хмыкнул:
– Слышал я, что там на кладбище творилось. И вижу, что сейчас творится после того, как шарахнуло. Чтобы все это в один вечер зачаровать, десяток ведьм понадобится.
– Или десяток жертв, – парировал инквизитор. – К слову, пятерых уже нашли.
Мне конец. Надо было дать деру сразу. Ладони Винсента, все еще лежавшие на моих плечах, теперь казались жерновами, которые гнули к земле. Не удрать.
– И зачем бы ведьме понадобилось устраивать бардак… – Кто-то хохотнул, и я вспомнила изначальное значение этого слова. Вот уж воистину язык мой – враг мой. – …На кладбище? Чтобы вернее привлечь к себе внимание инквизиции? А то вдруг весь хитрый план пройдет без сучка, без задоринки?
– Чтобы привлечь внимание профессора. Чтобы подобраться к нему и подчинить!
– Довольно. – Лед в голосе профессора, кажется, заморозил кровь и мне. – Ваши бредовые идеи, конечно, занятны, но теперь вы осмелились усомниться в моем здравом уме.
– Я этого не говорил.
– Но намеревались. Впрочем, это неважно. – Он, наконец, выпустил меня. Задвинул за спину, заслонив от взгляда инквизитора. – Вы посмели обвинить мою студентку. Студентку университета. Забыв, что обвинять и судить ее вправе только совет университета. Вам здесь нечего делать, Клаус.
Я медленно выдохнула. Что за игру он затеял? Или все-таки профессор на моей стороне?
– Мое место – там, где преступление! – воскликнул инквизитор. – Где магия отнимает человеческие жизни!
– Тогда поезжайте в Эмштадт. Они как раз воюют с Фертом из-за украденного из городской ратуши деревянного ведра. Преступление налицо, а на поле боя магия каждый день отнимает куда как больше дюжины человеческих жизней. Кто вообще вас сюда пустил?
– Я, – вмешалась ректор, которая до сих пор молча наблюдала. – Вы сами сказали, профессор, взрыв был замешан на крови. И раз так, это дело инквизиции. Среди нас одни стихийники, а справиться с темным даром может только другой темный дар или инквизитор.
Винсент помолчал.
– Госпожа ректор, можно вас на пару слов? Без свидетелей.
Казалось, из его голоса вовсе исчезли всякие интонации.
– Говорите при всех, профессор. Мне нечего скрывать там, где речь идет о безопасности университета.
Интересно. Очень интересно. Совсем не так она – то есть ее вестник – разговаривала, когда мы сидели под обломками. Что изменилось с того времени? Поверила в ту чушь, что нес инквизитор, и теперь опасается, что профессор полностью под моим влиянием? Или просто нервы сдают? Немудрено, когда столько погибших. Еще ведь и с их родственниками придется объясняться.
– Хорошо, – медленно произнес Винсент. – При всех, так при всех. Университет – это не только место, где недорослей учат справляться с даром. Это прежде всего место, где развивается наука. Законы природы – законы магии – не подчиняются ни светским, ни церковным властям. И выдвигая новую теорию, которая, возможно, позволит обнаружить новый закон природы, ученый не должен думать, понравится ли королю, что огонь обжигает, или инквизитору – что поднятый мертвец не боится священного знамения.
Значит, зомби крестом не сокрушить. Печально. Не то чтобы я на это надеялась… Что за дурь в голову лезет? Мне бы сейчас о собственной судьбе подумать!
– К чему вы клоните, профессор? – вмешалась ректор.
– Да всем уже понятно, к чему, – вмешался все тот же старческий тенорок.
Человек вышел из рядов остальных, что скопились вокруг и я, наконец, смогла его разглядеть. Обычному мужчине я бы дала хорошо за восемьдесят – белоснежные волосы и такая же борода, аккуратно подстриженная; лицо – печеное яблоко, руки, покрытые темными пятнами, сутулость, которая возникает у стариков, когда мышцы позвоночника слабеют, а хрящи – истончаются. Сколько же ему лет на самом деле? Дедок, меж тем, продолжал:
– К тому, что университет всегда сам судил студентов и преподавателей не для того, чтобы сор из избы не выносить, а чтобы оставаться независимым. А ты, госпожа ректор, пустила медведя в малинник, хорошо хоть одного, а не с прихвостнями.
Ректор поджала губы, но, к моему удивлению, не стала его осаживать.
– Не знаю, чем уж ему девчонка не угодила, может не дала…
В толпе захихикали. Старик продолжал:
– Но сейчас он заберет ее, потом вернется и скажет, что погодники не разогнали тучи над зданием инквизиции, желая, чтобы инквизиторы промокли под дождем и умерли от чахотки, а потом ты в свой собственный кабинет будешь пробираться бочком и оглядываясь.
– Тем не менее меня позвали,– вмешался генерал-инквизитор. – И я не уйду без подозреваемой.
– Вам придется уйти, и без, как вы выразились, подозреваемой. – Вмешался Винсент. – Студенты подсудны только совету университета.
– Почему же, есть еще один вариант, – ректор тоже выступила вперед.
По нашим меркам я дала бы ей не больше сорока – очень ухоженных сорока. Фигура фитоняшки, которую длинное, и, на первый взгляд, строгое платье не скрывало вовсе. Белокурые волосы, вроде бы гладко собранные в пучок на затылке, но несколько «случайно» выбившихся локонов обрамляли лицо, смягчая впечатление от чересчур высокого лба и слишком умного взгляда. Взгляда, который был сейчас обращен на меня, и в котором явственно читалась неприязнь.
Я похолодела. Если ректор – неважно, поверив ли инквизитору или по каким-то своим соображениям, – решила, что я – причина всех проблем, меня ничто не защитит.
И, словно подтверждая мои слова, она произнесла:
– Возмутителям спокойствия не место в университете. Я исключаю эту девушку. Чтобы она не причинила вреда ни себе, ни другим, ее дар запечатают. После этого университет не будет нести за нее никакой ответственности.
Что ж я ректорше такого сделала, что она вот так просто запечатывает мне дар и умывает руки, прекрасно сознавая все последствия? Или просто решила бросить инквизитору кость, чтобы отвязаться, раз уж позвала его, не продумав до конца последствия? Меня-то жалеть незачем, даже познакомиться толком ни с кем не успела.
Впрочем, какая мне разница, что у нее в голове и из каких соображений меня исключают? Как будто мне станет легче, если окажется, что у госпожи ректора исключительно благородные мотивы!
Старик крякнул, неодобрительно покачал головой, но промолчал. Профессор по-прежнему стоял по мне спиной, и по ней ничего нельзя было прочитать. На остальных я не стала смотреть – еще не хватало жалобно заглядывать в глаза и скулить, будто собаке, которую ни за что ни про что наказали. Стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Некогда реветь – думать! Что делать?
– Я против, – сказал Винсент. – Слишком редкий дар, чтобы его запечатывать.
– Так будет лучше для всех, – ректор снова смотрела на меня. Нет, мне не показалось. Этой женщине я явно не нравилась. Знать бы еще почему. – Вы сами говорили, что выживших нужно охранять. Мы не можем позволить себе приставлять к студентам круглосуточную охрану. Годвин подает надежды, ему пойдет на пользу поездка в Каэрт, через год, когда все утихнет он вернется с новыми знаниями.
