Откушав, Елизавета со своей свитой вышла на палубу, чтобы полюбоваться маневрами русских кораблей. На берегу также столпились сотни местных жителей, желавших насладиться редкостным зрелищем.
Увлеченная эффектными маневрами эскадры, княжна не сразу заметила, что сопровождавшие ее господа, в том числе Орлов и адмирал Грейг, куда-то пропали. Рядом с ней были только трое польских слуг и камеристка. А также большое количество русских моряков.
Елизавета спросила стоявшего поблизости русского офицера, куда подевались прибывшие с ней господа.
Тут этот офицер с безупречной галантностью поклонился ей и сказал:
– Ваше высочество, соблаговолите пройти со мной в каюту.
– В какую еще каюту? – Княжна капризно поморщилась. – Не желаю в каюту! Скажите лучше, где господин Орлов.
– Не могу знать, ваше высочество, однако вам придется пройти в каюту. Вы арестованы.
– Что?! Да ты знаешь, кто я?!
– Прекрасно знаю. Тем не менее вынужден препроводить вас под арест.
– Чей это приказ?
– Самодержицы всероссийской, императрицы Екатерины Алексеевны!
– А где господин Орлов?
– Его сиятельство также помещен под караул.
Услышав это известие, княжна сгорбилась и дала отвести себя в каюту – далеко не столь просторную и роскошную, как каюта адмирала Грейга. Ей позволили оставить при себе одну только горничную, остальных слуг отправили на другой корабль.
Княжна была бледна, отказывалась от еды и то и дело спрашивала, нет ли вестей от господина Орлова.
Алексей Орлов тем временем написал императрице, сообщив, что сумел заманить самозванку на русский корабль и в ближайшее время доставит ее в Петербург.
После того как его брат Григорий утратил место царского фаворита и его место занял энергичный Потемкин, Алексей Орлов всеми силами старался вернуть влияние при дворе. И арест опасной самозванки давал ему такой шанс.
Императрица ответила весьма благосклонно, только настаивала на том, чтобы самозванку доставили ей живой и здоровой.
Для этого Орлов старался поддерживать в «принцессе Владимирской» уверенность, что он – ее преданный поклонник и сделает все возможное для ее освобождения.
Адмирал Грейг хотел как можно скорее выйти в море, но герцог тосканский Леопольд не давал на то своего позволения.
На второй день плена княжна стала жаловаться, что задыхается в каюте, что ее мучают мигрени, и добилась позволения выйти на палубу для моциона.
Едва оказавшись на палубе, она неожиданно подбежала к борту корабля и попыталась спрыгнуть в рыбачью лодку, которая была пришвартована к флагману. Гвардейский офицер Литвинов, которому было поручено охранять пленницу, в последний момент успел схватить ее и оттащить от борта. Но княжна билась в его руках и кричала, что непременно сбежит или лишит себя жизни.
И тут на корабль поднялся некий русский посланец, который потребовал пропустить его к княжне.
Оставшись с нею наедине, он сообщил, что принес ей письмо от Алексея Орлова.
«Душа моя, – писал Орлов княжне, – мои и твои недоброжелатели добились своего. Меня, как и тебя, поместили под караул. Однако у меня остались еще преданные друзья, и они все сделают, дабы освободить меня. Едва же я окажусь на свободе, я сделаю все, чтобы и тебя вызволить из плена».
Прочитав это письмо, княжна приободрилась, согласилась поесть и оставила мысли о самоубийстве.
Жители Ливорно были до такой степени заинтересованы историей загадочной русской княжны, что каждый день десятки лодок с горожанами выходили в море и подплывали к русским кораблям в надежде увидеть пленницу. Несколько раз русским морякам приходилось стрелять в воздух, дабы отогнать любопытных.
Едва получив разрешение от властей Ливорно, адмирал Грейг вывел эскадру в море и взял направление на Кронштадт.
Всю дорогу пленная княжна металась между надеждой и отчаянием.
Всю дорогу она спрашивала у охраны вестей об Алексее Орлове – и всю дорогу ей отвечали уклончиво, чтобы поддерживать в пленнице волю к жизни.
Когда до Кронштадта оставалось совсем недолго, княжна утратила последнюю надежду и целыми днями сидела в углу каюты, мрачно глядя в иллюминатор.
Наконец корабль вошел в гавань.
Поздно ночью на корабль прибыл гвардейский офицер Александр Толстой, с которого взяли строжайшую клятву хранить в тайне все, что он увидит и услышит. Толстой с командой преданных гвардейцев доставил таинственную пленницу на берег, и тут же ее отвезли в Петропавловскую крепость.
Здесь княжну разделили с прислугой и поместили в один из самых мрачных казематов Алексеевского равелина.
Наконец это случилось. Начальнику надоело, что Даша постоянно то отпрашивается, то вообще не приходит на работу, притворяясь больной, и он ее уволил. Непонятно только, почему именно сегодня, наверно, встал утром не с той ноги. Правда, Даша забыла положить ему вечером на стол отчет (откровенно говоря, она вообще про него забыла, но не увольнять же человека из-за такого пустяка).
Тем не менее начальник сказал, что его терпение лопнуло и чтобы Даша с завтрашнего дня считала себя уволенной.
И посмотрел в ожидании, что Даша сейчас пустит слезу, начнет жаловаться на судьбу и на мужа, который ее бросил, надает твердых обещаний, что такого больше не повторится и что на работу она будет приходить как штык за полчаса (в такое начальник, разумеется, ни за что не поверит, но главное – это пообещать, размазывая по лицу слезы). И все будут довольны, начальник проявит сочувствие, хоть и поставит на вид, а Даша останется на работе.
Не получилось.
– Что-о? – закричала Даша. – С завтрашнего дня? А сегодня еще работать? Да ни за какие коврижки! Сейчас ухожу! Немедленно! Подписывайте заявление!
– Тогда по собственному… – Начальник попятился вместе со стулом от ее крика.
У себя на рабочем месте Даша мигом накатала заявление, покидала в пакет кое-какие вещички, накопившиеся в столе за неполные три месяца, и ворвалась в кабинет начальника, бросив ему на стол заявление со словами из старой песни, которую когда-то пела тетя Лика:
– Ты разлюбил меня бы, что ли, сама уйти я не решусь…
– Соловьева! – гаркнул начальник, но Даша уже послала ему воздушный поцелуй, напоследок присовокупив, чтобы в бухгалтерию он отнес заявление сам. И удалилась, только в последний момент заметив, что в кабинете, кроме начальника, находится еще один мужчина с очень знакомым лицом. На лице этом была улыбка. Даша вспомнила и эту улыбку – широкую, белозубую.
