Поезд замедлил ход и остановился.
Молодая женщина отдернула занавеску и осторожно выглянула в окно.
За окном была какая-то небольшая станция – серый бетонный перрон, унылое серое здание с неразборчивым названием этого райского местечка. Где-то на заднем плане виднелись невзрачные пристанционные постройки, тополя в пожухлой листве. Моросил мелкий дождь, и под этим дождем к поезду торопливо шла единственная пассажирка в плаще с поднятым воротником, с клетчатым чемоданом на колесиках.
Еще на перроне были пожилой железнодорожник с флажком в руке, бабка с кастрюлей свежих пирожков, безуспешно пытавшаяся сбыть их кому-нибудь из пассажиров, и шелудивый пес, который заглядывал этой бабке в глаза, надеясь на подачку.
Женщина с чемоданом вошла в вагон, и, словно ее ждали, тут же железнодорожник взмахнул флажком, раздался хриплый гудок, поезд дернулся, лязгнув буферами, как старик вставной челюстью, и станция медленно поползла мимо окон – в небытие, из которого она вынырнула на минуту.
Молодая женщина выдохнула с облегчением. Ничего необычного, ничего, что могло бы ее насторожить. Она задернула занавеску, привычно покосилась на заветный чемодан, прилегла на нижнюю полку и прикрыла глаза.
Ехать оставалось еще почти сутки. Еще несколько таких безымянных станций, несколько сотен километров… Она все дальше от того опасного места, все ближе к большому городу, где так легко затеряться…
Вдруг дверь купе откатилась, и на пороге появилась та самая пассажирка, которая только что шла по перрону. Воротник плаща теперь был опущен, и можно было разглядеть ее в тусклом свете, льющемся из коридора.
Женщина на пороге была примерно такого же возраста, как она сама. Взгляд какой-то затравленный, испуганный…
– Привет! – проговорила новая пассажирка, попытавшись улыбнуться. – Это ведь третье купе?
– Третье, – молодая женщина тоже механически, одними губами улыбнулась в ответ.
– Значит, мы будем соседями.
– Выходит, так…
– Вы ведь тоже в Питер?
– А куда же еще…
– Может, на «ты»? Мы ведь примерно ровесницы.
– Хорошо, давай на «ты».
Новая пассажирка закинула свой чемодан на верхнюю полку. При этом рукав плаща сдвинулся, и стал виден синяк на запястье. Она испуганно оглянулась, поправила рукав, села, вымученно улыбнулась:
– Ты в Питер не первый раз?
– Не первый.
– А я – первый… хорошо хоть, есть где на первое время остановиться…
– Родня? – не слишком заинтересованно спросила пассажирка.
– Не то чтобы родня… племянница моей соседки согласилась меня приютить.
– А что ж ты так… считай, к чужим людям?
Попутчица вместо ответа быстро, настороженно взглянула, как испуганный зверек. И этот взгляд, и синяк на запястье, и вся ее повадка сложились в понятную картину.
– От мужа бежишь? – догадалась пассажирка.
Попутчица и сейчас не ответила, она закусила губу, отвернулась к окну.
– Да расслабься, не хочешь говорить – и не надо, – как можно спокойнее сказала пассажирка, – мне-то что, я человек посторонний…
В это время дверь купе снова откатилась, на пороге появилась излишне жизнерадостная, краснолицая проводница, проговорила нараспев, сильно окая:
– Девочки, чайку горячего не желаете?
Попутчица отвернулась. Первая пассажирка проговорила:
– Да, обязательно. Два стакана, с лимоном. Нет, три. И печенье, если есть.
– Как не быть! Сейчас принесу.
Когда дверь за проводницей закрылась, попутчица снова взглянула тем же взглядом испуганного зверька:
– Я не хочу чаю…
– Тебе нужно. Обязательно горячего и сладкого, с печеньем. Тебе сразу полегчает. Первое дело от стресса.
– И денег у меня не особо…
– Да брось ты, какие это деньги…
Проводница вернулась очень быстро – стаканы в красивых подстаканниках, темно-красный чай, какой бывает только в поездах, печенье…
Попутчица порозовела и отмякла.
– Ты права… – проговорила она, допивая первый стакан. – От мужа бегу. Сил моих больше нет…
– Что, нельзя было просто развестись? – осторожно спросила пассажирка.
– Ох, ты не представляешь, что он устраивал! Ревновал меня страшно – это раз…
– Что, было за что? – прищурилась пассажирка.
– Да нет, конечно! Вообще на других мужчин не смотрела! Ходила – глаза в пол, как мусульманка, глаза не красила, платком замотаюсь, юбка до полу…
– Тяжелый случай… Он что у тебя – совсем ненормальный?
– Сама не знаю… – попутчица поникла головой. – Когда замуж выходила – вроде нормальный был. Вежливый такой, предупредительный, ухаживал красиво. Это потом у него началось.
Она наклонила голову еще ниже, и тут вдруг слова полились из нее неудержимым потоком. Так бывает довольно часто: человек мучается, держит все в себе, и вдруг открывает душу перед случайным попутчиком. А что, в самом деле: вот доедут они до места, разойдутся и больше никогда друг друга не увидят.
Она говорила и говорила, низко опустив голову, и все вертела кольцо на пальце правой руки.
– Что ж ты кольцо не сняла, раз от мужа бежишь? Ведь его подарок небось…
– Вовсе нет! – Попутчица подняла голову. – Это бабушка мне подарила. Это кольцо у нас в роду хранится, от матери к дочери переходит. У бабушки сын был, мой отец, вот она мне и отдала его еще раньше, перед тем как умерла. Велела беречь, не терять и никому не отдавать. Оно простое совсем, серебряное, но фамильная вещь… Только велико мне немного, спадает…
Кольцо и правда было простенькое: тонкий ободок и две веточки переплетенные.
– Ты устала, – пассажирка погладила попутчицу по плечу, – давай-ка ложиться. Утро вечера мудренее.
– Так тетя Лика всегда говорит… – Глаза у попутчицы и правда слипались, очевидно, это реакция на стресс.
По очереди они сходили в конец коридора, чтобы привести себя в порядок перед сном. Возле туалета ошивался какой-то подозрительный тип, он посмотрел на пассажирку с интересом. Возможно, просто от нечего делать, от дорожной скуки.
Но все же перед тем, как лечь спать, она зафиксировала дверь купе и для верности привязала ее полотенцем к металлической стойке. Попутчица посмотрела удивленно, но ничего не сказала.
Попутчица заснула сразу же, а она спала плохо, просыпалась от каждого подозрительного звука. Наконец окончательно проснулась, еще в темноте быстро проверила чемодан. Попутчица все спала, уютно посапывая, как ребенок.
