Джонатан пышным цветом расцветал в Царстве медицины. Точно так же он чувствовал себя удивительно комфортно и в медицинской школе, и еще раньше в колледже. Он был одним из тех людей, которые каким-то таинственным образом умудряются помнить имена абсолютно всех вокруг и даже знать, что в данный момент происходит в их жизни. Грейс никогда не обладала этим качеством (но уж если быть честной, очень хотела бы приобрести такое). Она часто наблюдала за тем, как муж беседует со всеми подряд, от работников больничной администрации и врачей до санитаров, нянечек и даже парня, который возит тележку с грязным бельем в просторную прачечную в подвале. Ей было известно, что зачастую он задерживал очередь в больничном кафетерии, заболтавшись с работницами кухни, которых можно было легко узнать по аккуратно убранным в сеточки волосам. И свой искренний интерес он проявлял ко всем подряд, будь ты король или простолюдин. Внимание к проблемам других людей и необходимость живого общения тоже были отличительными чертами его характера.
Как только Джонатан оказывался рядом с другим человеком, начинало происходить нечто невероятное. Медленно, но неотвратимо он переводил луч своего всеобъемлющего внимания на эту личность. И собеседник реагировал – он постепенно переключался на этот новый и замечательный источник энергии. Это напоминало Грейс документальные фильмы с замедленной микросъемкой при увеличенных интервалах времени между кадрами. Там можно увидеть, как цветок медленно поворачивается к солнцу и открывает свои лепестки. Она наблюдала за этим процессом в течение почти двадцати лет и до сих пор находила это просто восхитительным.
Джонатан словно целиком поглощал других людей. Он хотел знать все: кто эти люди, что для них важно. Что, может быть, ранит и тревожит их, вокруг чего формировался их характер. Он мог заставить практически кого угодно разговориться о своем умершем отце или сыне-наркомане. Грейс восхищалась талантом мужа, хотя именно из-за этой привычки ей приходилось подолгу ждать его, стоя на обочине, пока он закончит долгую беседу, например, с таксистом. Бывало, он, аккуратно сложив свое и ее пальто, так и держал их на весу, записывая то название книги, то отеля где-нибудь на острове Лесбос, которые рекомендовал ему официант.
Грейс пришла к выводу, что таким Джонатан был всегда. Именно таким он представился ей в тот самый первый вечер их встречи в подвальном туннеле. Грейс решила, что он таким и родился. Люди обычно не ждут какой-то моральной поддержки от врачей. Говорят (и Грейс полагала, что в этом есть доля истины), что врачи очень холодны по натуре или же держатся высокомерно, или страдают комплексом Бога.
Но только представьте, что ваш ребенок заболел – очень серьезно заболел, – и подумайте, насколько комфортно вы будете чувствовать себя, зная, что о нем заботится человек, который превзошел самого себя в заботе о других. Он не думает о себе, он уважительно относится и к ребенку, и к вам, и вся его жизнь уже посвящена избавлению вашего чада от страданий, ведь болезнь малыша проблема не только его самого, но в каком-то смысле и всего человечества.
Грейс шла по Шестьдесят девятой улице, чувствуя себя невидимкой. Мимо нее сновали мужчины и женщины, одетые весьма разнообразно, кто скромно, кто броско. Она смотрела на курильщиков (те даже в дождь умудрялись покурить, спрятавшись в нишах ракового корпуса), осознавая, что только они сейчас ведут себя спокойно и не суетятся. Ей казалось, что от нее исходит странное сияние, привлекая внимание окружающих и вызывая подозрение, словно она совершала нечто недозволенное. Но она никогда не делала ничего подозрительного и предосудительного. Теперь ей хотелось только одного – поскорее уйти отсюда. Грейс почти дошла до угла. Вот сейчас она свернет на север, к Йорку, подальше от входа в Мемориал, и никто не узнает, что у нее произошло сегодня что-то совсем нехорошее, испоганившее весь день, а может быть, и всю жизнь. Но вместо этого, по непонятной причине, она, сама не ожидая от себя такого и не имея времени анализировать происходящее, вдруг резко развернулась, как это делают танцоры в кадрили или солдаты на марше в строю. Это произошло настолько неожиданно, что она чуть не врезалась в людей, которые только что были позади нее, а теперь уже шли навстречу. Это были очень деловые граждане Царства медицины. Некоторые недовольно и с досадой глядели на нее, а один окликнул по имени.
– Грейс?
Она подняла глаза и сквозь струи дождя разглядела лицо Стю Розенфельда.
– Не сразу тебя узнал, – довольно дружелюбно сообщил он. – У тебя волосы другие.
Она действительно поменяла оттенок волос. В последнее время Грейс стала находить у себя седые пряди возле пробора. Ей даже стало стыдно, как сильно это ее огорчило. Джонатан же не обратил внимания на перемену в цвете волос, а вот Стю Розенфельд, как это ни было фантастично и невероятно, заметил сразу.
– Привет, Стю, – отозвалась она. – Хороший денек.
Он рассмеялся.
– Вижу. Трейси велела мне захватить зонтик, но я, конечно же, забыл.
Трейси была женой Стю, той самой, с которой Грейс никогда не ссорилась.
– Как поживает Трейси? – поинтересовалась Грейс, как будто они не стояли на углу улицы под сильным дождем.
– Прекрасно! – Стю довольно осклабился. – Второй триместр пошел! У нас мальчик.
– Ух ты!.. – выпалила Грейс, стараясь не выдать своего удивления. – Вот это фантастические новости. Я и понятия не имела.
Разумеется, она ничего не знала. Одно она помнила всегда: Трейси любила весело повторять, что ни она, ни ее муж не имеют ни малейшего желания заводить детей.
«Некоторым людям это просто не нужно», – говорила она, произнося слово «это» так, будто общество давно уже считает подобные желания переходящими все границы. И Грейс, у которой только что случился выкидыш (третий по счету? или уже четвертый?), чуть не заплакала. Правда, в тот момент что угодно могло вызвать у нее слезы. Ей вполне могло бы стать даже хуже, если бы эта неприятная особа миссис Розенфельд счастливо сообщила ей, что на самом деле она и ее муж очень «этого» хотели.
Добродушный и безобидный Стю, разумеется, не помнил об этом разговоре. Он довольно улыбался и даже начал (несмотря на дождь и внезапность их встречи) рассказывать, как на странность легко проходит беременность. Никакой тошноты! Никакой слабости! Трейси, как и прежде, пробегала по утрам свои обязательные четыре километра, нарезая круги у бассейна, несмотря на предупреждения гинеколога и сложный случай, который ей представился на работе. Грейс пыталась припомнить, сколько же Трейси лет.
– А сколько Трейси лет? – спросила она. Вслух это прозвучало очень грубо. Грейс не хотела, чтобы так получилось, но, наверное, не смогла сдержаться.
– Сорок один, – все так же дружелюбно ответил Стю.
Грейс почувствовала, как ее охватывает негодование. Поменять свое решение, забеременеть в сорок один год и при этом оставаться такой беззаботной! Даже безответственной. Как можно заниматься бегом трусцой во время беременности, да еще и в таком возрасте? Она как будто бросает вызов судьбе. Зачем? Зачем поступать так безрассудно?
