– Пожалуй, я так и сделаю, – пообещала Маша, выбираясь из комнатушки. – Спасибо вам большое!
В принципе, в чём-то Марк Платоныч был прав, женская солидарность действительно великое дело. А уж помноженная на скуку и желание языком почесать в купе со старой обидой, она вообще становится вещью убойной силы.
Остался один вопрос: Лиска-то в курсе небывалых подвигов «своего человека»? И имеет ли свежеузнанное хоть какое-то отношение к горячему желанию ветеринарши раздобыть денег.
Впрочем, это уже два вопроса.
***
Если хорошо подумать, многомудрый Марк Платоныч во многом был прав. Например, с его оценкой родимых красот и пейзажей Маша теперь была полностью согласна. Особенно после лайт-ада городских пробок, до тошноты провонявших бензином и водительской ненавистью ко всему миру, да ещё в машине с неработающим кондиционером. В Мухлове же было чудо как хорошо, хоть и жарковато, конечно. Но эта жара не била по затылку кувалдой, не душила гарью, а словно поглаживала мягкой лапой. И ветерок дышал робко, подсушивая взопревшие виски. А как тут пахло! Сеном, пушистой дорожной пылью, горячим нагретым деревом, ну и…
Маша поморщилась, подозрительно поведя носом в сторону соседнего участка.
А что навоз? Ну и навоз. Можно считать его эдакой ноткой, подчёркивающей и оттеняющей общую симфонию запахов.
Мария фыркнула на собственную возвышенность и полезла из машины, волоча за собой набитые пакеты с нужностями, вкусностями и привлекательностями.
– И где ты пропадаешь с утра? – раздалось за спиной недовольное.
Вернее, даже не за спиной, а за нелепо откляченным машинным задом, наверняка подло обтянутым вконец измятым платьем. Ну вот почему всегда так случается? Почему когда ты прекрасна и свежа, ни одного достойного мужчины днём с огнём не найдёшь, а когда уставшая и взмыленная, они тут как тут? Закон вселенского свинства в действии!
Впрочем, о достойности некоторых отдельно взятых особей ещё подумать стоит.
– Да вот решила что-нибудь вкусненькое приготовить, – тоном беспечной пичуги прощебетала Мария, пытаясь развернуться половчее. Но когда ты стоишь, опершись одним коленом о сиденье, руки у тебя заняты сумками, а сзади почти подпирает местный Робин Гуд, сделать это практически невозможно. – Между прочим, говорят, что я отлично готовлю. Так что приглашаю на ужин. Наверное, Аллу с Тёмой тоже стоит позвать? И твоего помощника.
– Коляна не забудь, – вежливо посоветовал Саша, совсем не вежливо отпихивая Марию в сторону и забирая у неё пакеты.
– А его зачем?
– А без него никак, – очень понятно объяснил Добренко. – В багажник свои баулы не догадалась сунуть?
– Там мясо, – насупилась госпожа Мельге.
– В багажнике?
– В пакетах.
– И где логика?
– В багажнике бы оно испортилось, – проворчала Маша, заправляя противно влажные волосы за уши.
– Зато в салоне оно у тебя уже испеклось, – хмыкнул дрессировщик. – Ладно, пойдём.
– Куда?
– Сначала к тебе на кухню, сунем всё это добро в холодильник. А потом на речку, – сообщил Саша и, не дожидаясь госпожи Мельге, потопал к дому.
– На речку-то зачем?
– В волейбол играть.
– Какой ещё волейбол?
– Пляжный. Ты идёшь?
– Нет!
Ещё не хватало бежать за ним послушной собачонкой!
– Ну и не ходи, – милостиво разрешил Саша, окончательно скрываясь за забором.
А на пляжике оказалось ещё лучше, то есть лучше, чем в деревне, а с городом-то совсем не сравнить! Жара почти не чувствовалась, ветерок поддувал сильнее и никаких тебе комаров, которых Маша, честно говоря, опасалась. Зато имелся предусмотрительно расстеленное клетчатое покрывало и плетёная корзинка для пикника – ну просто английская пастораль!
– Окунёшься? – поинтересовался Саша, стягивая майку, но не снимая банданы.
– Не сейчас, – буркнула Мария Архиповна, опасливо косясь на масляный блеск воды.
– Тогда потом, – не стал спорить дрессировщик, по-турецки усаживаясь на плед, подтягивая корзину к себе.
И поочередно извлекая: два бокала, сухо шуршащий кулёк, а из него запотевшую бутылку с иностранной этикеткой, сандвичи совершенно американского вида, завёрнутые в салфетку, миску с салатом…
– И что это всё значит? – несколько ошалело спросила Мария.
– А ты как думаешь? – уточнил Саша, глянув снизу вверх.
Наверное, именно поэтому взгляд получился сердитым.
– Не знаю, – честно ответила Маша, осторожно присаживаясь на край покрывала и благонравно натягивая подол платья на несовершенные коленки. – Ты всё-таки решил за мной поухаживать?
– Знаешь, как мой дед говаривал? – Вслед за ещё одной миской, но с фруктами, Добренко достал из корзинки штопор и захлопнул крышку. – Поухаживать – это утку из-под кого-нибудь вынести. А свою женщину надо покоить.
– Как-как? – поразилась Мария.
– Ну лелеять, нежить, как ещё? Старое такое слово. Вообще, это даже не дед говорил, а прапрадед, дед от него уже подцепил.
– Твой прадед тоже был белогвардейским офицером? – предположила Мария Архиповна, принимая мигом запотевший бокал и бутерброд – ну кто бы мог подумать?! – с индейкой.
Это уже попахивало не Англией, не Акапулько, не Коста-дель-Соль, и уж, конечно, не Мухлово, а штатом Висконсин. Просто не Добренко, а человек мира какой-то!
– Прапрадед, – поправил её Саша, без всякого стеснения откусывая от своего сандвича здоровенный кусок. – Он был канатоходец. Шапито Рейга, не слышала? Знаменитая была труппа.
– Не, не слышала, – помотала головой Маша, решив тоже не стесняться, тем более, с утра она умчалась, даже не позавтракав. – А я думала, у вас в семье все дрессировщики.
– Укротители. Но не все, с него и пошло, – усмехнулся Саша.
Он сидел, опершись локтём о колено, свесив узловатую руку с надкушенным бутербродом и было в этом что-то такое, слабоопределимое, вернее, неопределимое вовсе… В общем, Мария поспешно, воровато отвела взгляд.
– И как так получилось, что канатоходец стал укротителем? – брякнула она, лишь бы не молчать.
– Тебе интересно? – удивился Добренко.
– Конечно! – с энтузиазмом заверила Маша.
Пожалуй, она и на лекцию по сопромату сейчас бы согласилась.
– Ну, началось с того, что у него умерла жена.
– Весело! – оценила Мельге, поперхнувшись.
– Не очень. Дело после революции было. Сам в Питере остался, а семью отослал куда-то на Урал, к родственникам. Там вроде не так голодно было. Он и узнал-то, что жена умерла чуть ли не через полгода и сам едва в петлю не полез.
