Маша тоже молчала, смотрела, как вечерний сумрак – уже серьёзный, густой – тёк через открытое окно, через подоконник, лужей растекался по полу, стирая тени от лестничных балясин. А в голове у неё никак не могло успокоиться, всё что-то двигалось, ехало, шуршало, сыпалось. И мысли связные куда-то подевались. Вернее, появилась было одна: «Надо позвонить Павлу!», но её Мария отпихнула, потому как знала прекрасно, в ответ услышит: «Ма-аш, ну ты сама, что ли, разобраться не можешь? Как маленькая, ей богу!» – и тон такой раздражённо-усталый.
С налоговой проблемы? Ну ты сама разобраться не можешь?..
Конкуренты обнаглели и слизали всё, даже логотипом не подавившись? Ну ты сама?..
Забирают в тюрьму? Ну ты…
В затылке что-то грохнуло, будто пласт снега с крыши рухнул. Маша с силой растёрла глаза.
– Вам что, плохо, что ль? – с эдакой опаской поинтересовался полицейский.
– Мне хорошо, – заверила его Мария, вставая с дивана. Аккуратно пристроила кувшин на столик, поправила простыню, обмотавшись ею навроде хитона. Дырка пришлась на коленку. Госпожа Мельге оглядела её критически, но оставила, как есть. – Вы кто?
– Чего ж вы, дамочка, полоумную решили из себя строить? – поморщился боровичок. – Так не выйдет.
– Нет, я просто не расслышала вашей фамилии и должности, – пояснила Мария и тоже поморщилась: так не пойдёт. Играть надо по своим правилам.
– Может, вам ещё и документик показать? – иронично осведомился боровичок.
Мария Архиповна кивнула, соглашаясь, что документик совсем не помешает и тщательно изучила предъявленные корочки, к которым полицейский был прикован алюминиевой цепью, как собака к будке – вот именно, что он к ним, а не они к нему.
Оказалось, боровик никакой не боровик, а вовсе даже и старший участковый уполномоченный полиции и звать его капитаном Бондаревым Петром Александровичем. И фотография в документике имелась, и печать – всё как положено.
Правда, госпожа Мельге не очень знала, как именно положено.
– Ну что, гражданочка, удовлетворительно вам? – с той же иронией спросил капитан, убирая корочки вместе с цепью в карман. – Признаваться будем?
– А вы меня допрашиваете, Пётр Александрович? – уточнила Маша, отойдя к окну с текущими через подоконник сумерками и там встав, сложив руки на груди: играть надо не только по своим правилам, но и на своей территории.
– Почему допрашиваю? – подсдал назад полицейский. – Опрашиваю. Мы с вами просто по-дружески разговариваем, выясняем, так сказать, обстоятельства.
– Ага, – уяснила Мария Архиповна. – Чаю не хотите?
– Какого такого чаю? – снова начал сердиться господин капитан. – Не хочу я никакого чаю. Вы мне лучше скажите…
– Просто дружеский разговор лучше под чай проходит, но говорить с вами об этом деле я не стану. А если вы всё-таки меня допрашиваете, то для начала я вызову адвоката.
– Ишь ты! – вроде как даже восхитился боровичок. – Умные какие все пошли! Сериалов насмотрелись! Ну давай, вызывай своего адвоката.
– Мань, ты сумку в машине оставила, а документы, наверное, в ней. Могут и пригодится.
Вздрагивать Маша не стала, зато завертела головой, пытаясь понять, откуда это новый голос взялся и не сразу догадалась обернуться, глянуть в окно, хоть это решение было совершенно правильным. Потому что под ним, то есть под окном, стоял спаситель и протягивал Марии её же сумку. Голова спасителя нынче оказалась обвязанной косынкой, как у байкера, потому бараньи кудри лица не занавешивали и светлые глаза в полутьме казались почти белыми, молочными. Практически точь-в-точь как солидный сумкин бок, поблёскивающий очень правильным и очень фирменным вензелем на замочке.
– Мань, выйди из ступора, – посоветовал спаситель.
– Я не в ступоре, – проворчала Маша, забирая сумку. – И я не Маня.
– А кто это у нас пришёл? – обрадовался за спиной Марии полицейский. – Это ж сам!.. Этот… гражданин Добренко!
Мария Архиповна покосилась на капитана через плечо и ничего не сказала, потому как занята была: рылась в недрах, в которые очень правильный производитель кроме шёлковой подкладки поместил ещё и чёрную дыру, где всё вечно терялось. Саша, то есть спаситель, тоже на боровичка посмотрел и промолчал, хотя ничем таким занят не был, просто стоял.
– Где ты её взял? – проворчала Маша, запустив в сумкино нутро руку едва не по локоть.
– В машине, – спокойно объяснил «гражданин Добренко».
– Она заперта.
– Она не заперта.
– Я её сама запирала.
– Не запирала ты её. Там замка нет.
– А что там есть? – удивилась Мария, крепко сжимая наконец-то найденную визитницу.
– Фуфло, – коротко пояснил Саша. – Пальцем открыть.
– Ясно, – кивнула Маша и отвернулась, подвинув плечом полицейского. – Пропустите, пожалуйста, мне надо позвонить.
– Куда это вы звонить собрались, гражданочка? – подозрительно прищурился капитан.
– Так адвокату, – пожала плечами Мария, пролистала пластиковые странички с карточками и ткнула ногтём в нужную. – Вот.
Полицейский по-черепашьи вытянул шею, почитал, шевеля губами, и, кажется, едва удержался, чтобы не сплюнуть.
– Звонить? – спросила Маша.
– Да ну, – досадливо отмахнулся участковый и вернулся к столу, собирать свои бумаги в папочку.
– Слышь, кэп, а Михалыч-то умер? – Саша сунулся в окно, по-школярски сложив руки на подоконнике.
Предплечья у него были не слишком впечатляющими, без объёма, зато будто перевитые верёвками – жилами и венами. А ладони наоборот здоровыми, все в каких-то узлах.
Тренер такие руки наверняка бы не одобрил.
– Откуда у вас такая информация? – живо обернулся Пётр Александрович.
– Да нет у меня никакой информации. Просто спрашиваю.
– А раз просто спрашиваешь, то…
– Ладно тебе, – миролюбиво протянул Саша. – Свои же все.
– Свои да не свои. Свои адвокатам не звонят, – боровик сердито натянул фуражку. – Час назад ещё жив был ваш Михалыч.
– А его на самом деле отравили или болтают просто?
– Да откуда ж я знаю? – раздражённо огрызнулся полицейский. Он вообще легко выходил из себя, Маша заметила. – Пока экспертиза, пока то-сё. Сейчас его от дырки в башке лечат, а там видно будет.
– Тогда зачем же вы меня допрашивали? – изумилась Маша.
– Не допрашивал, а опрашивал свидетеля, – погрозил ей пальцем-сарделькой капитан и объяснил непонятно: – Знаете ли, у меня тоже начальство с отчётами, – боровичок звонко шлёпнул себя по шее. – Но вот что я вам скажу, уважаемая… – Пётр Александрович озадаченно поскрёб под козырьком кепки, покосился на папку, но открывать её не стал, закончил без уточнений, – гражданка. Если это всё-таки вы с вашим полюбовником Михалыча завалили, то не будет вам никакого снисхождения. Это ясно? Это ясно, – тут же и ответил сам себе. – Всего, значит, хорошего.
