Впрочем, Плинн действительно подопустился после смерти жены, так что в свои сорок пять выглядел самым настоящим стариком. Сану тогда было семнадцать, и он не видел в этом ничего необычного – для юности вообще свойственно полагать, что после тридцати лет жизнь заканчивается. Но теперь, когда мастеру Теней было уже тридцать два, он понимал, что выглядеть таким образом в сорок пять совершенно непростительно.
Однако же, читатель этих строк, должно быть, порядком запутался. Действительно, если Плинн на самом деле умер, то как он может быть здесь? Нужно отметить, что этот факт в своё время поразил и Сана. Причём «поразил» – это ещё мягко сказано.
Впервые он увидел отца примерно через пару месяцев после смерти последнего, и жутко перепугался. По счастью, молодое здоровое сердце справилось с шоком, но вот штаны парень, грешным делом, обмочил. А когда первый приступ ужаса прошёл, его накрыл ещё более леденящий страх – Сан подумал, что сошёл с ума.
Юноша, не зная, куда ещё ему податься, пытался отыскать ответы у арионнитского священника. Но тот, как и двое других святых отцов, опрошенных Саном позднее, убеждённо заверял в невозможности существования неупокоенных духов. Разумеется, сам Сан был не настолько глуп, чтобы доказывать обратное – он как раз ни словом, ни жестом не давал понять, что видит то, чего не может быть.
На самом деле, арионнитство (собственно, как и все прочие религии) действительно отрицало подобную возможность. По религиозным канонам дух умершего незамедлительно ступал на Белый Мост, соединяющий мир живых с миром мёртвых, и Мост этот можно было пройти лишь в одну сторону. Ничто, что умерло, не могло воскреснуть. Никто из тех, что ступил на Белый Мост, не мог вернуться обратно.
Впрочем, в народных легендах и городских страшилках встречалось немало историй о неупокоенных духах, которые по какой-то причине не могли взойти на Белый Мост, не говоря уж о том, чтобы преодолеть его. Причиной тому обычно называли незаконченные покойным дела, которые слишком крепко притягивают его к грешной земле. Однако же официальная церковь, как уже было сказано выше, не терпела подобных вольных трактовок своих основополагающих догм.
Так или иначе, но Сан теперь достаточно регулярно видел своего покойного отца, и это могло означать одно из двух – либо он незаметно для себя сошёл с ума от горя, либо же достопочтенные жрецы знали об окружающем мире куда меньше, чем хотели показать.
Что касается первого предположения, то, хотя внезапная смерть отца действительно глубоко потрясла парня, как и понимание того, что он остался круглым сиротой в свои семнадцать, но всё же горе было не настолько сокрушительным, чтобы повредить ему рассудок. Во всяком случае, никаких иных перемен, кроме способности видеть мёртвого отца, Сан в себе не замечал. И, что гораздо важнее, кажется, ничего подобного не замечали и другие люди.
Значит, оставалось признать, что эти видения имели под собой вполне реальную почву, и как-то научиться с этим жить.
Понадобилось довольно много времени, прежде чем он осмелился заговорить со стариком, который, надо отдать ему должное, сам не приближался к отпрыску, всегда поджидая его где-нибудь на улице поблизости от дома с блаженной и чуть ехидной улыбкой. Обычно он сидел на бочке, которые кое-где стояли у стен именно для подобных целей, невидимый никем, кроме собственного сына.
– Это действительно ты? – осторожно присев на соседнюю бочку, тихонько спросил Сан, стараясь не шевелить губами, как это делают чревовещатели. Ему вовсе не хотелось, чтобы случайные наблюдатели сочли его безумцем.
– А то кто же? – хохотнул Плинн, демонстративно почёсывая свою деревянную ногу, как он, бывало, любил делать, когда ещё был жив.
– Но ты же… – запнулся Сан.
– Я и сам так думал, – дурашливо пожал плечами старик. – Видно, что-то пошло не так…
– У тебя осталось какое-то неоконченное дело?
– Либо так, либо я – плод твоего воображения, – ухмыльнулся Плинн, обнажая не только гнилые зубы, но и дёсны. – А тогда, парень, у тебя серьёзные проблемы.
– И какое же это дело? – не то чтобы Сан так уж торопился поскорее избавиться от своего старика, но всё же понимал, что порядок вещей в Сфере лучше бы не нарушать.
Кроме того, во всех байках говорилось одно и то же – такие неупокоенные духи довольно быстро становятся злобными и мстительными, причиняя немало хлопот окружающим. И потому Сан полагал, что было бы неплохо поскорее разорвать ту связь, что, по-видимому, оставалась у старого Плинна с этим миром.
– Кабы знать… – легкомысленно пожал плечами призрак, видимо, не слишком-то тяготясь своим двусмысленным положением.
– А ты… видел Белый Мост?.. – помолчав немного, спросил вдруг Сан. Ему действительно всегда хотелось узнать – на что же он похож, а главное – что там, за ним.
– Не помню, – Плинн вдруг достал из-за пазухи старый обшарпанный детский волчок и принялся крутить его в руках, словно был очень взволнован. Правда, лицо его сохраняло при этом полнейшую безмятежность.
– Что это за игрушка? – Сан не знал, о чём разговаривать с призраками отцов, и потому этот странный предмет необычайно его заинтересовал.
– Сам не видишь? – усмехнулся Плинн. – Волчок.
– Откуда он у тебя? Никогда раньше не видел, чтобы ты крутил волчок. Может, это и есть твоё неоконченное дело?
– Ты хочешь сказать, балда, что при жизни я не наигрался с волчком, и из-за этого не смог как следует помереть? – фыркнул старик, убирая игрушку обратно за пазуху. – Вот уж не думал, что ты такого невысокого мнения о своём старике! Поверь, если мне и не хватало бы чего-то по ту сторону Белого Моста, так это хорошей выпивки, но никак не этого!
Сан на это лишь пожал плечами – он явно не был специалистом в данной области и опыта в этом у него было всяко меньше, чем у отца. Тот, по крайней мере, не только прожил вдвое дольше него на этом свете, но успел уже не только помереть, но и частично воскреснуть.
Так он молчал какое-то время, разглядывая пыльные носки своих стоптанных, немного не по размеру ботинок, время от времени искоса поглядывая на сидевшего рядом отца, и всякий раз словно удивляясь, что он ещё здесь и никуда не исчез, как полагается обычным видениям. Даже если это лишь галлюцинация, он был рад ей.
– Я скучал по тебе, – буркнул Сан, всё также пялясь на свои ботинки.
Отец промолчал, и юноша вновь взглянул на него. Соседняя бочка была пуста…
И всё же, если это было помешательство, то оно принимало постоянный характер, поскольку Плинн довольно часто теперь навещал сына. Он всегда возникал внезапно и столь же внезапно исчезал. Он редко задерживался надолго, как правило, ограничиваясь несколькими фразами. Надо отметить, что теперь, будучи мёртвым, он стал куда менее словоохотлив, чем в бытность свою среди живых.
Как ни пытался Сан, он так и не мог понять – что же держит здесь отца. Являясь, он никогда не заговаривал о себе, никогда ни о чём не просил, не произносил таинственных и глубокомысленных фраз. Все его разговоры неизменно относились к сыну и носили совершенно сиюминутный характер. Иногда он давал советы, выполняя роль внутреннего голоса, иногда просто комментировал ту или иную ситуацию, в которой оказывался Сан.
