Кроме того, имперские купцы предпочитали вести торговлю посуху через знаменитейший торговый путь, соединяющий Шатёр и Латион. Объёмы товара были не столь велики, чтобы была действительная нужда в больших корабельных трюмах, а переход по Великой имперской дороге был куда приятней и безопаснее путешествия вдоль восточного побережья, да к тому же доступный почти круглый год.
Потому-то не было ничего удивительного в абсурдной, казалось бы, ситуации, когда тонкие пунтские вина и другие товары попадали в Саррассу не напрямую, а через Латион или даже Кидую. Да и самим пунтийцам, похоже, было на это наплевать. Они были хлеборобами, а не торговцами, а потому заботились о том, как собрать урожай, а не о том, как его сбыть.
В общем, если Найр был для Пунта городом совершенно неуместным, словно случайно занесённым к его побережью каким-нибудь штормом, то Прант был самым что ни на есть типичным пунтским поселением, плотью от плоти его.
Он стоял в устье могучего Дорона – одной из трёх величайших рек Паэтты. Конечно же, он не мог обуздать эту реку, подобно Латиону или Шинтану захватить оба берега, соединив их мостами. Нет, Прант скромно прижимался к левому боку Дорона, имевшего тут ширину в триста пятьдесят ярдов и служившего надёжной защитой от непоседливых дорийцев.
Когда Кол и Кроха прибыли в Прант, была уже осень. Вовсю шёл сбор урожая, так что в порту было полно корзин с виноградом, мешков с зерном и ящиков с фруктами. Всё это грузилось на небольшие шхуны вроде той, на которой приплыли мастера Теней, и отправлялось обычно на север. В общем, несмотря на то что большую часть года Прант был довольно спокойным городом, сейчас в нём царила настоящая суматоха.
Но даже эта суматоха не помешала мастеру Теней, имеющему немалые средства, быстро нанять небольшое судёнышко, готовое хоть сейчас отнести его к отрогам Анурских гор, где великий Дорон превращался в гремящую горную речку, молодую и задорную. Впрочем, так далеко забираться Кол не планировал – ему было достаточно добраться до Лоннэйского тракта.
Поскольку сейчас на границах Пунта было неспокойно из-за очередного набега дорийцев, мастер Теней счёл нелишним нанять ещё с пяток крепких ребят, вооружённых пиками и луками, а также приобрёл пару луков для себя и Крохи, хотя оба были довольно никудышними стрелками. Однако в случае чего эти два лишних лука вполне могли сгодиться. Нужно ли говорить, что и команда судна из трёх человек также была вооружена.
Это сыграло свою роль – Кол несколько раз видел небольшие отряды дорийцев. Трижды они приближались к реке и недвусмысленно угрожали плывущим в фелуке. Это не имело особого значения, покуда ширина Дорона была достаточно велика, но через какое-то время она уменьшилась до сотни, а затем и до семидесяти ярдов.
Поэтому-то очередной отряд из примерно дюжины кочевников, завидев судно, угрожая луками стали требовать, чтобы оно пристало к берегу. Кол ни слова не знал по-дорийски, но прекрасно понимал, что от них требуется. К сожалению, фелука не предназначалась для дальних путешествий, так что в ней практически не было никаких палубных надстроек, которые могли бы защитить от стрел, и дело грозило закончится плохо.
А потому Кол, не желая рисковать, велел всем своим спутникам стрелять и сам выпустил стрелу одним из первых. Лишь одна из пущенных стрел попала в цель, а точнее – в лошадь одного из кочевников, но те, поняв, что добыча оказалась когтистой и зубастой, предпочли не связываться. Всё же бойцы, находящиеся в движущейся посудине и худо-бедно укрытые фальшбортами, были в более выгодном положении. Яростно крича и потрясая кулаками, кочевники скрылись.
В общем, путешествие по Дорону не было рутинным, но, в итоге, Кол и Кроха добрались до места, так ни разу и не вступив в серьёзную схватку с дорийцами. Впрочем, это их нисколько не огорчило.
Мы уже не раз упоминали одну странную, на первый взгляд, особенность степных кочевников – они бывали довольно жестоки севернее Дорона, во время набегов на пунтские земли, однако известно совсем немного случаев, когда они же нападали на торговые караваны, идущие по Лоннэйскому тракту.
Однако, на самом деле в этом не было ничего удивительного – этот торговый путь и так явно хирел, и водить по нему караваны отваживались лишь самые отчаянные. Очевидно, что со временем он и вовсе отомрёт, задушенный пустыней Туум. А ведь любой торговый путь кормит сотни, а то и тысячи людей, живущих вдоль него, и дорийцы не были тому исключением. Так что они явно не собирались рубить сук, на котором сидят.
Именно поэтому дальнейшее путешествие Кола через Дорию не было связано ни с малейшими опасностями, хотя он всё же на всякий случай оставил эскорт из пяти сопровождавших его наёмников, не поскупившись на лошадей для них. Дорийцы, в другое время года бывшие, в общем-то, милейшими людьми, во время своих набегов словно пьянели от крови, и потому ожидать можно было чего угодно. Однако же, повторимся, тревоги мастера Теней оказались напрасными, и все немногочисленные кочевники, встретившиеся им в пути, были вполне приветливы или, во всяком случае, равнодушны к группе всадников, движущихся на юг.
Он отпустил охрану только тогда, когда отряд почти подобрался к пустыне Туум. Дальше два мастера Теней отправились одни. Всё было как всегда – поиск оазиса, поиск проводника, утомительный переход через пустыню, так что эту часть повествования вполне можно опустить.
***
– Долго же вас не было!.. – пожимая руку Колу, проворчал Каладиус. – Я уж думал, что вы позабыли старика.
– Что вы, мессир! – воскликнул мастер Теней. – Я своё слово держу! Я сейчас всё вам расскажу, и вы поймёте, почему мы так задержались. Но прежде хочу сказать, что очень рад видеть вас в добром здравии.
И действительно, первое, что бросалось в глаза – Каладиус встретил их не в своём кресле, а на собственных ногах. Конечно, было видно, что это даётся ему непросто, но он всё же упорно ходил самостоятельно. Да и вообще, волшебник словно ожил с тех пор, как они расстались. Нельзя сказать, что он помолодел – внешне старик почти не изменился, но в его глазах вновь зажглась искра жизни.
Всё-таки великий маг Каладиус был поистине необычным человеком! Прожив на свете около восьми сотен лет, он, похоже, до сих пор был неподвластен смерти и болезням. Он стал угасать, когда счёл, что его роль в этом мире уже закончена. Будто дерево, сбрасывающее листву накануне зимы, он постепенно сбрасывал жизнь. Но теперь, когда его внезапно вновь вовлекли в самый эпицентр грандиозных событий, Каладиус словно бы вновь возрождался, как языческий Змей Кломион
34.
