– У меня тропинка ровная и мягкая, как простыня, милорд, вы же знаете, – ухмыльнувшись, возразил лекарь.
– И всё же теперь уж слишком темно, и даже луны нет, – стараясь говорить ровно и спокойно, настаивал маг. – Возьмите фонарь, да посветите мне. Мне не по себе в этих ваших зарослях полыни. И как вы только тут живёте?
Каладиус вполне натурально передёрнул плечами, изображая беспокойство. Алхимик, которому, похоже, совсем не хотелось выбираться наружу, где было зябко и темно, рассмеялся:
– Ладно уж, мессир. Как говорят торговцы – клиент всегда прав. Вы платите хорошие деньги, а потому правы вдвойне. В конце концов, ноги мои не отсохнут, если я прогуляюсь немного. Холодно, правда, сегодня… Где же мой плащ?..
Болтая таким образом, алхимик отыскал поношенный плащ, накинул его на плечи и зажёг от свечи массивный фонарь. Затем он первым вышел за дверь, сопровождая мага до калитки, которая находилась футах в шестидесяти от хижины. Цепная псина, заворчав, было, где-то в темноте, тут же затихла, учуяв хозяина.
– А звёзд-то сегодня сколько, вы поглядите, милорд!
Ночь была безлунной, а фонарь был слишком тускл, чтобы затмить собой блеск множества мерцающих точек в небе.
– Одну секунду, милейший! – Каладиус резко остановился и стал шарить под полами плаща, будто что-то позабыл в хижине алхимика.
– Кабы не пришлось возвращаться, мессир, – покачал головой старик. – Плохая примета…
– Не придётся, – глухо ответил маг и резко шагнул к спутнику.
Алхимик вдруг охнул и выронил фонарь, который тут же погас. Каладиус почти по рукоять вогнал ему в живот нож. Затем, понимая, что удар может быть не смертелен, и уж во всяком случае, алхимик умрёт не быстро, маг нанёс ещё несколько ударов оседающему телу. Последний был сделан уже тогда, когда старик лежал на земле.
Необходимо отметить, что волшебник долго взвешивал все «за» и «против», но всё же пришёл к выводу, что алхимика нельзя было оставлять в живых. Слишком уж многое стояло на кону, и один единственный свидетель мог всё испортить. Рисковать было совершенно невозможно.
Это был уже второй человек, убитый Каладиусом, если не считать нескольких пиратов, но то совсем другое дело. И это был первый человек, которого он убил вот так – намеренно, жестоко. И не прибегая к магии. Рукоять ножа была скользкой – вся рука была в крови. Теперь предстояло избавиться от тела.
Каладиус не мог использовать развоплощающую магию – это слишком сильно встряхнуло бы ткань возмущения, что незамедлительно почувствовали бы все маги в округе. Но и просто засыпать труп землёй было бы опасно. Однако у волшебника уже было решение.
Оттащив тело подальше от тропинки (тут же вспомнилось, как он волок труп бездомного бродяги в Кинае), Каладиус, отойдя на безопасное расстояние, просто заставил жидкость в теле бывшего алхимика вскипеть. Стихийная магия – простая и безотказная, она не требовала мощных манипуляций с возмущением, поэтому эхо от этой волшбы не могло быть сильным. При этом метод оказался весьма эффективным.
Раздалось жуткое шипение и следом – хлопок, будто вдруг прохудился, а затем лопнул гигантский мех. Каладиус вновь зажёг фонарь и подошёл к тому месту, где ещё минуту назад лежало тело. То, что он увидел, уже не напоминало человека. Вокруг сильно воняло чем-то, напоминающим запах варёного тухлого мяса. А сам труп был настолько искорёжен, что было даже трудно понять – где были руки, а где ноги. Его словно разорвало изнутри, да при этом ещё и как следует припекло.
Странное дело – Каладиус не испытывал особой жалости к этому человеку. Переживаний, подобных тем, что случились после убийства учителя, не было и в помине. Скорее это было просто дело, которое нужно было сделать. Он его сделал, и сейчас скорее ощущал удовлетворение от того, что работа была выполнена достаточно чисто.
Тело, из которого выпарилась почти вся жидкость, было на удивление лёгким и хрупким. Даже кости, казалось бы, сохранив свою твёрдость, сделались словно какими-то пористыми.
Два часа Каладиус трудился практически в полной тьме. Где-то неподалёку от хижины то и дело визгливо скулил пёс. Кажется, ему хотелось бы выбраться из конуры и облаять зловещего незнакомца, но он не смел, и теперь оплакивал свою судьбу, которая сделалась вдруг весьма мрачной.
Наконец волшебник покинул осиротевший двор. Ему хотелось думать, что он как следует убрал следы своего преступления. Теперь предстояло главное. Если всё пойдёт как нужно, то он заявит о себе так громко, как его прежний учитель не смел и надеяться.
Глава 23. Волчья трава
Принц Келдон заявился в Белли безо всякой свиты, очевидно, просто улизнув по дороге, предоставив разномастным дипломатам и нотариусам медленно двигаться в сторону Терренау. Его сопровождали лишь шестеро телохранителей, и Каладиус, никогда прежде не видевший их формы, незамедлительно узнал её по многочисленным описаниям.
Паладины. Знаменитая на весь мир личная гвардия короля Латиона, лучшие из лучших, элита армии. Попасть в гвардию паладинов было необычайно почётно и столь же сложно. Численность этого подразделения не менялась уже сотни лет – двести сорок шесть человек, включая капитана гвардии.
Это число, конечно же, было не случайно. Каладиус знал, что история гвардии паладинов своими корнями уходила в Смутные дни, а точнее в ту феодальную раздробленность, что царила после них. В 3789 году руны Чини
34 король Увилл, по праву носивший титул Великого, разгромил на Гвидовом поле в тридцати милях от Киная войска так называемой Коалиции.
Однако победа далась нелегко. Был момент, когда небольшой отряд кавалерии, которым командовал сам Увилл, попал в окружение значительно превосходящих по численности сил Баронов. Казалось, ничто уже не могло спасти человека, дерзнувшего объявить себя королём, от неминуемой гибели, но внезапно ему на помощь пришла тяжёлая пехота.
Неся огромные потери, пехотинцы прорвали окружение и дали возможность кавалеристам отступить, а затем удерживали позиции до подхода резервных войск. Это событие, по сути, стало переломным во всей битве.
Позже, уже празднуя победу, король Увилл объявил, что то подразделение пехоты, благодаря которому он не только остался жив, но и выиграл сражение, станет его личной гвардией, его паладинами. Увы, но в живых из всего отряда осталось лишь двести сорок шесть человек. С тех пор это количество стало священным для паладинов, и оставалось неизменным на протяжении вот уже более тысячи лет.
