– Дэвид, следует разделять две вещи, – отвечал мистер Смоллет с присущей ему выдержкой. – Людьми на корабле распоряжаюсь я. А самой «Испаньолой», насколько я понимаю, нынче командуют Джон Сильвер и Джим.
– С какой стати на мальчишку повесили этот груз?
Мистер Смоллет ушел от ответа:
– Джим выдержит… я надеюсь.
Я был польщен. Доктор Ливси не успокоился:
– Вы надеетесь! А если сломается? Что это будет – убийство? Кто отдал этот приказ?
– Я, – припечатал мистер Смоллет. – И я несу ответственность за последствия. Вы удовлетворены?
В салоне было тихо: доктор не нашелся, что ответить на откровенную ложь, либо пытался осмыслить слова капитана. Я повернулся к Тому:
– По-моему, он не слишком похож на контуженного.
Лисовин задумчиво прищурился и изрек невпопад:
– Доктор Ливси не знает всей правды о контурах.
– На наше счастье, – добавил я, невольно усмехнувшись. – Иначе тут бы всем несдобровать.
Зеленоватые внимательные глаза буквально ощупали меня с ног до головы.
– Джим, друг, – проникновенно начал Том. Вот мы и «друга» дождались. – Это ты или не ты?
– Я. – Он меня поймал, зараза.
– Выходит, насчет контуров – сплошное вранье? Тебя не заставили влюбиться в этого урода?
Его бы проницательность – да на иные цели. А мне следовало раньше сообразить, как держаться: быть мрачным и злым и огрызаться на любой чих. Я попросил:
– Не выдавай. Я перехитрил корабль и Сильвера, но об этом не должен знать экипаж.
– А мистер Смоллет?
– Том… – Я пытался подыскать доводы поубедительней, и как назло, ничто не шло на ум. – Поверь на слово: нельзя.
– Верю, – вздохнул лисовин и взялся за край своей маски, потянул ее с лица.
– Ты что делаешь?
– Мистер Эрроу просил тебе отдать. – Том снял маску и бережно держал ее на весу; загодя размягченный кремом биопласт не оставил на коже кровавых следов. – Я полагал, надо прятать черные подглазья и дрожь в губах; а тут – радостная ухмылка. Она тебя выдаст, не я. Всех оповестит, как ты доволен тем, что получилось. – Лисовин примеривался, чтобы наложить маску мне на лицо. – Не побрезгуешь? У меня другой нет.
– Давай, – не стал я кочевряжиться.
Биопласт прохладно лег на кожу и быстро согрелся, когда Том сноровисто его пригладил. Чуть тянуло веки, но Том обещал, что я скоро привыкну. Он извлек из кармана зеркальце, и я пристально себя изучил. Лисовин и есть лисовин – на эту рыже-черную морду я не первый день любовался.
Том опробовал все еще натянутую шторку.
– Не впускает.
Я опустился на палубу и привалился к стене. Сил нет стоять…
– Джим, очнись, – Том потряс меня за плечо.
Продрав глаза, я попытался признать смутный силуэт, что маячил за спиной лисовина. Неужто Сильвер – то есть Юна-Вэл? Не похоже. Хотя рядом я вижу сервировочную тележку; ее блестящие полочки расплываются, двоясь, но я уверен: это тележка. Я потер лицо, с удивлением обнаружив мягкую шерсть. Тьфу, пропасть! Это же я теперь лисовин. А кто склоняется надо мной?
Пришелец положил ладонь мне на лоб, и зрение прояснилось. Оказывается, еду привез планет-стрелок Том Грей. На его исхудавшей физиономии уже цвел прежний румянец; этот румянец сошел, пока Грей прижимал руку к моей голове.
– Спасибо тебе, – сказал планет-стрелок.
Я смолчал, поднялся на ноги.
Лисовин помог Грею отогнуть шторку – вредная тварь опамятовалась, пока я дремал, – и вдвоем они протолкнули тележку в салон.
– Идем, – позвал меня Том.
Его не знающее солнца, непривычно тонкое лицо сделалось замкнутым и надменным. Наверняка ему было чертовски неуютно без маски.
Я силком заставил себя шагнуть в салон; до того не хотелось идти к людям. Врать, притворяться… да и попадусь я как пить дать.
В салоне была едва ли половина экипажа. Чуть только я перевалил порог, космолетчики дружно вскочили. Вытянулись в струнку и отсалютовали, вскинув правую руку с открытой ладонью. Мэй-дэй! Неужели это мне салютуют?
– Садитесь, господа, – хладнокровно сказал Том, пока я соображал, что делать. – Мы задержались; извините.
Расселись по местам. Экая жалость, что во втором режиме не носят «очков». Я не увидел бы этих быстрых скользящих взглядов. Нас мгновенно оценили: и Тома без маски, и меня с дурацкой шерстью. Я скосил глаза, чтоб посмотреть, как ведут себя усы-индикаторы, – то ли трепещут, то ли печально поникли, то ли еще что. Длинные вибриссы бодро топорщились.
Я устроился возле доктора Ливси, а Том прошел во главу стола. По обе стороны от капитана кресла пустовали: ни Криса Делла, ни мистера Эрроу.
– Мистер Смоллет, вы позволите?
Том уселся на место второго помощника, всем своим видом выражая: «Я ваш юнга и имею право». Капитан не возразил.
Планет-стрелок начал выставлять еду на стол, с немалым трудом разбираясь в обилии блюд и разных плошек. Он пересчитывал людей, путался в тарелках, переносил их туда-сюда. Не выдержав, Джоб Андерсон стал ему помогать. Дика Мерри в салоне не было, и я не досчитался еще одного техника, пары пилотов и двух навигаторов. Одна вахта дежурит, другая спит.
Доктор Ливси не отрываясь глядел на свои лежащие на столе кулаки. Он был в бешенстве, но сдерживался. Бешенство клокотало внутри и, казалось, выплескивалось черными брызгами из глаз, стекало по запавшим щекам, ложилось недобрыми тенями. Только бы не угораздило кого-нибудь сболтнуть лишнее о нижних контурах. Не хватало нам смертоубийства на борту.
Сквайр Трелони ничего не понимал в происходящем. Это его раздражало, но он, видимо, считал ниже своего достоинства выказать неосведомленность. Поэтому сквайр сидел, поглядывая по сторонам и все больше наливаясь недовольством. Сыскал, к чему придраться:
– Том, что за новая блажь? Зачем ты всучил Джиму свою маску?
Лисовин пропустил вопрос мимо ушей, и сквайр неловко замолчал. Его охрана сидела с видом деревянных чурбанов. Неужто парням даже не любопытно, что у нас творится?
Питера Рейнборо сторонились, как зачумленного. Космолетчики избегали на него смотреть, планет-стрелок с тележкой обогнул пилота по нарочитой дуге, помогавший Грею Андерсон ухитрился поставить перед Рейнборо тарелки так, словно торопился сбыть с рук гадость. А сам Рейнборо сидел как в воду опущенный, понурив голову, сцепив похудевшие пальцы. Играл роль виноватого? По-моему, слишком хорошо играл. Что-то было неладно.
– Рей? – позвал я в тревоге.
Он не услышал. Я хотел еще раз позвать, но поймал взгляд Хэндса. Спокойный твердый взгляд, приказывающий: «Молчи». Смолчал. Проклятье. Заговорщики мы, что ли?
