– Элан, я не успела досказать про сон. Я…
– Не надо. – Он хотел признаться в том, что натворил.
Она зажала ему рот ладонью.
– Я все знаю, что вы скажете: со слов Майка выучила наизусть. – Мишель подняла голову, взглянула Элану в лицо. – Послушайте меня. Сон был про то, как я вам объясняюсь в любви. – Густой румянец залил ей щеки. Тигреро хотел высвободиться из-под ее руки и заговорить, но Мишель не дала: – Нет, погодите. Элан, на Изабелле нетрудно опоздать, – продолжала она, волнуясь. – У нас нет времени ждать и зреть. Вы говорили, что любите меня, а я вам тогда со злости нагрубила. – Она виновато улыбнулась. – Я столько пережила с Тони… Не буду клясться в любви – еще слишком рано; но я не хочу вас потерять и лишь потом обнаружить, что люблю. Вы мне дороги, очень. Может, я чего-то не понимаю, но… – она сбилась с мысли, умолкла.
Он наконец отвел ее руку от лица и смог заговорить:
– Я люблю вас с первого дня, как увидел. Но я очень виноват…
Она затрясла головой, не желая слушать.
– Мы все виноваты друг перед другом! Давайте не будем разбирать, кто в чем повинен. У нас слишком мало времени.
У него сжалось горло. Неповторимая, сумасшедшая, преданная Мишель.
– Любимая моя. – Элан зарылся лицом в ее шелковистые кудри – и внезапно дернулся, обернулся. – Черт, я ее убью!
В отдалении, на тропе стояла Лена: взгляд разгонял по телу холодных змей. Мишель засмеялась.
– Бросьте. Ну, дурочка она. Что поделаешь, если умом Бог обидел.
Сердито хмурясь, тигреро привел девушку назад к биваку, где Майк вольготно растянулся на траве и созерцал безоблачное небо. Элан подошел к версану и чувствительно ткнул ногой в бок.
– А ну вставай.
– Зачем?
– Лежачих не бью. Подымайся. Ты, сукин кот, нервы мне трепал? Предрекал обмороки?
Версан лениво потянулся и сел.
– Я не виноват, что доверчивый тигреро туго соображает, – заявил он с чарующей улыбкой. – Хотя мы с Мишель сами додумались только на Девятнадцатом. Мы тебя ждали…
– «Мы с Мишель»! – вскричал Элан. – Они додумались!
Ну да, так и было: валялись ночами на одной постели и перемывали косточки пропавшему тигреро. И с нетерпением ожидали его появления, чтобы проверить новую теорию. Обезоруженный, он махнул рукой и отошел. Перехватил шальные взгляды, которыми обменялись довольные версаны. «Рабы демона»! Вот уж дурь Борис вбил себе в башку – слов нет.
– Мусор прибрали? – осведомился он, оглядев примятую траву.
– Похоронили в лучшем виде, – Майк поднялся на ноги. – Идем догонять того обормота? Или не стоит?
– Конечно, не стоит. Но все равно идем.
Дисциплинированная Мишель была готова тронуться в путь по первому слову. Писателька же долго топталась вокруг своей поклажи, неохотно перебирала и расплетала якобы спутавшиеся ремни; в конце концов повесила сумку на плечо – словно взвалила пятитонный груз. Двинулись.
Глава 9
Быстро шагали по тропе, а художника все не было видно. Знать, покинув бивак, Борис припустил бегом. Уму непостижимо, с какой легкостью писателька его предала. Во имя, понимаете ли, будущего успеха романа. Еще большой вопрос, кто до этого успеха доживет.
Внезапно Элан остановился: среди валунов были разбросаны мятые клочки. Он подобрал один, расправил. Обрывок писателькиного портрета. Подошедший Майк заглянул через плечо.
– Лихо. Богато накидано – похоже, извел всю галерею подчистую.
С обрывком в руке, тигреро повернулся к Лене. Скомкал бумажку и бросил ей под ноги, без единого слова двинулся дальше. Надо поскорей догнать Бориса: он личность творческая, ранимая, как бы беды не приключилось. Кинется галопом по крутизне – потом костей не соберешь.
Спустя четверть часа его нагнал Майк:
– Эл, сбавь ход. Лена отстает.
Элан обернулся. Писателька показалась из-за поворота далеко позади. Брела она еле-еле, нога за ногу.
Тигреро глянул на блистающий под солнцем, ожидающий их заснеженный перевал.
– Если Борис так и мчал с крейсерской скоростью, он уже там. Возьми, – Элан сунул Майку свой рюкзак, вытащил из него складной альпеншток и опустил себе в карман. – Я пробегусь, а ты тут присматривай.
– Дальше идти?
– Не здесь же ночевать.
Он понесся по тропе. Вот незадача. Кто бы мог подумать, что художник окажется так скор на ногу.
Тигреро бежал и бежал, поглощенный тревожным предчувствием. Сверкающий ледник приближался, и когда Элан заподозрил неладное, было уже поздно. Он обернулся – так и есть. Следом, тоже налегке, рысила Мишель. Тигреро обождал, пока она догонит, посмотрел в ее раскрасневшееся лицо и смолчал. Что толку корить своенравную версану? Ее не переделаешь.
Мишель запыхалась, но изумрудные глаза сияли. Элан мотнул головой, указывая вперед, и быстро зашагал.
– Что сказал Майк? – поинтересовался он на ходу.
– Ой, лучше не повторять! – Девушка засмеялась. – Вы сердитесь?
– Мишель, у меня в жизни не случалось таких бестолковых клиентов, как ваша команда. Я не имею права гнать вас бегом и не могу оставить одну – но при этом должен перехватить несчастного охламона, пока он не сунулся на ледник. Что прикажете делать?
– Понятно. Я, как всегда, не вовремя. Думаете, там опасно?
– Ледник есть ледник.
С минуту они шагали молча.
– Элан, – заговорила Мишель. – Здесь хорошая тропа – давайте побежим.
Он оглянулся. Версана смотрела с беспокойством, и его собственная тревога болезненно забилась в висках. Зачем позволил Борису уйти? Надо было плюнуть на порядочность и утихомирить его усилием собственной воли. Но кто же знал, что художник помчит как заяц и в одиночку попрет на ледник…
Понеслись со всех ног. Скатились в глубокую, но сухую ложбину, выскочили на другой ее край. Мишель вскрикнула:
– Смотрите!
Борис карабкался по склону – фиолетово-белая фигурка на ослепительном льду. Элан рванулся через широкую полосу голой земли к кромке ледника. Кричать не стал; крики в горах чреваты лавиной или камнепадом.
Вблизи пятна ноздреватого снега и влажный лед оказались не такими слепящими, да и склон был более пологим, чем виделся издалека. Элан достал темные очки и обернулся к Мишель:
– Надевайте свои.
Она охлопала себя по карманам.
– В сумке остались. И альпеншток там же.
– Тогда шагайте вниз – и не вздумайте долго смотреть на снег.
Версана не тронулась с места.
– Мишель! – сурово прикрикнул Элан. Затем смягчился и взял девушку за плечи. – Я прошу тебя. Здесь надо беречься; это горы, пойми же.
