— Мордред! — крикнула я и хотела продолжить, но в этот момент Медро стремительно развернулся, поднял копье и, сделав глубокий выпад, выбил меня из седла. Копье пришлось вскользь по голове, но я даже не ощутила боли. Зато успела заметить у него на губах торжествующую улыбку.
Земля, как мне показалось, прыгнула мне навстречу. Я упала и в первый момент ничего не могла понять от испуга и удивления. Мордред надо мной кричал кому-то:
— Охраняйте ее! Она с ним заодно! Это сговор!
Я попыталась встать — только не очень получилось. Видно, удар о дорогу был сильным. Вокруг гремели копыта. Послышался чей-то крик. Кое-как я все-таки выбралась из дорожной пыли и встала на ноги. Поймала уздечку своей кобылы, чтобы догнать и остановить Мордреда. Понятно же, что он жаждет крови. Нельзя этого допустить. Моя кобыла не привыкла к такой суматохе и нервно танцевала, пытаясь развернуться и отправиться домой. Никак не удавалось забраться в седло. Тут же возле меня оказался Гвин, протянул руку, чтобы помочь мне.
— Останови их! — крикнула я, понимая, что дорог каждый миг, а у него получится всяко быстрее, чем у меня. — Гвин, сердце мое, это же безумие! Скачи, скажи Бедиверу, что я не пойду с ним. Пусть уходит. Останови их, ради Бога!
Гвин сразу понял и бросил свою чалую кобылу в галоп. Мне удалось вскарабкаться в седло, развернуть лошадь и поскакать следом. Впереди кипела схватка, лошади ржали, сверкали мечи, вздымались облака пыли. Один из людей Бедивера неподвижно лежал в дорожной пыли, из-под него вытекал ручеек крови. Мордред сражался с другим, очевидно пытаясь добраться до Бедивера, который вступил в бой с Руауном. К ним скакал Гвин, и его светлые волосы развевались на ветру.
— Стойте, остановитесь! — крикнул Гвин. Голос его срывался от волнения. — Не надо! Бедивер, Руаун, леди не пойдет! Бедивер! Выслушай! — Он сбросил щит с руки прямо под ноги лошади Бедивера, и широко раскинул руки: — Остановись, Бедивер!
Руаун завертел головой и придержал руку с мечом. Бедивер взглянул вверх. Я была уже близко и видела его лицо. Отведенной рукой он готовился метнуть дротик, и солнце сверкало на отточенном наконечнике. Он был очень быстр, настолько быстр, что уже не мог сдержать руку с оружием, начавшую движение. Что-то свистнуло в воздухе. Гвин, прекрасный наездник Гвин, вдруг выпал из седла. Время словно замедлилось. Я видела, как Гвин падает на дорогу, как будто проваливается в воду, его лошадь унеслась дальше, еще не сообразив, что осталась без всадника. Гвин перекатился на бок и отшатнулся от мелькнувших мимо копыт; приподнялся, встал на колени и снова рухнул в пыль. Дротик Бедивера торчал из-под его ключицы, черный дротик с бронзовой оковкой, сверкавшей, как какой-то неуместный драгоценный камень. На лице Гвина было написано безмерное удивление, он открыл рот, но вместо звука оттуда хлынула кровь. Он нащупал дротик, попытался вырвать его из тела, рука соскользнула, и он замер, скорчившись на боку, удивленно глядя в небо. В темных глазах уже не было никакого выражения.
Я закричала и сама удивилась, какой силы пронзительный звук мне удалось издать. Моя лошадь добралась, наконец, до самого центра схватки и остановилась, потому что я бросила повод. Громко заржал раненый конь. А я все кричала и никак не могла остановиться. И вокруг меня тоже кричали. Я вдруг подумала, что кони могут затоптать Гвина. Чтобы замолчать, я сунула кулак в рот и прикусила. Какой-то полузнакомый всадник схватил мою кобылу за повод и поволок куда-то. Я вцепилась в гриву лошади, пытаясь остановить ее, и она встала на дыбы. Ничего не соображая, даже не вспомнив, за кого сражается воин, тащивший мою кобылу, я отпустила гриву, и лошадь сразу поскакала вперед. Кровь на дороге и солнечный свет быстро исчезли за деревьями. Я оглянулась. Кто-то кричал, кажется, что-то приказывал. Несколько всадников кинулись нам вдогонку, и я совсем растерялась.
— Нас не преследуют, — совсем рядом прозвучал тихий голос Бедивера. — Они занимаются своими ранеными.
Дороги за деревьями уже не было видно. Я не понимала, куда мы скачем. Мимо лица проносились ветви, хлестали по щекам, цеплялись за волосы.
— Стой! Я должна вернуться! — Кажется, я рыдала.
Бедивер кивнул воину, державшему повод моей лошади. Тот отпустил уздечку. Я заставила кобылу перейти на шаг. Остальные тоже сдержали своих коней.
— Не надо возвращаться, — проговорил Бедивер. — Умоляю, идем со мной.
Я совсем остановила лошадь. Она запалено дышала, уши прижаты, а глазом косила на меня, не понимая, чего от нее хотят. Ветер шумел в листве, пели птицы. Я глубоко вздохнула и посмотрела сквозь ветви на небо.
— Гвин, — прохрипела я. — Ты убил Гвина! Ты — убил — Гвина!
Бедивер молчал.
— Он не сражался! Он щит бросил! А ты убил его!
Я развернула кобылу туда, откуда мы пришли. Бедивер наклонился и схватил меня за руку. Я, наконец, посмотрела прямо на него. Я видела людей, умирающих в агонии, от ран или болезней, и у них было такое же белое измученное лицо и такие же растерянные глаза.
— Моя леди, — прошептал он. — Умоляю! Не уходи!
Я попыталась ответить, но не смогла — рыдания рвались из груди.
— У тебя кровь, — сказал Бедивер, и на лицо его вернулось обычное выражение. — Вот, возьми, перевяжи.
Я подняла руку, нашла глубокую ссадину от копья Мордреда и посмотрела на ладонь, липкую от крови. Помотала головой.
— Нет, не надо. Сначала отъедем подальше, — сказала я Бедиверу. — Я пойду с тобой.
* * *
К вечеру мы добрались до Каэр Глоу по одной из старых дорог через лес. В нескольких милях от порта тропа соединялась с римской дорогой. В гавани нашелся корабль, готовый отплыть в Малую Британию. Оказалось, что Бедивер еще раньше заплатил за проезд восьми людей с лошадьми. На самом деле нас осталось шестеро; двое пали в схватке на дороге.
В городе мы постарались не привлекать внимания. Еще в лесу мы остановились у ручья и смыли следы крови. К счастью, на мне было только простое зеленое платье и темный дорожный плащ. Я ничем не отличалась от любой другой женщины в портовом городе. Бедивера и его людей вполне могли принять за небольшой отряд, отправившийся закупать лошадей.
Все мои вещи остались там, на дороге. Бедивера отправили в изгнание, в этом смысле его друзьям было проще. А нам предстояло еще как-то устраиваться в Малой Британии. Денег оказалось в обрез. Из-за этого пришлось ночевать на корабле. Мне досталась отдельная каюта, а мужчины заняли пассажирский кубрик.
Капитан проводил меня в каюту, я поблагодарила его и с облегчением опустилась на узенькую постель. Но через некоторое время встала, нашла капитана и попросила чернил и пергамент. Он поворчал, но, в конце концов, принес чернил, перья и несколько старых грузовых расписок, на которых можно писать. Потерев пемзой старые записи, я едва не протерла пергамент до дыр, но вовремя остановилась. Очинила перо, окунула его в чернила — и замерла, глядя на лист перед собой. Что я могла написать? «Моя самая сокровенная радость, лорд Бедивер убил Гвина, и поэтому я должна пойти с ним, поскольку ему очень плохо, а тебе придется опять судить его, на этот раз за убийство, а меня — за попытку изменить твой приговор». Но я же не хотела идти с Бедивером. А кто мне поверит? Гавейн будет читать это письмо. И что, я не скажу ему ни слова? Но какие тут могут быть слова? Мне казалось, что нет и быть не может худшей участи, чем изгнание из Камланна и разлука с двумя мужчинами, которых я любила больше всего на свете. Теперь я понимаю, что никогда не следует зарекаться от худшего. Нет таких слов, которыми можно выразить мое горе.
