Я внезапно подумала о Бедивере и вздрогнула.
— Но тебе нужен наследник. Не ради нас, ради королевства, ради Империи.
— Нет, моя белая лань. Не нужен мне наследник. Может, я и хотел бы, чтобы у нас были дети, твои дети, но без них лучше. Я — узурпатор, я захватил трон, и пусть мое бесправное правление умрет вместе со мной. Это будет только справедливо. — Я хотела возразить, но он крепко поцеловал меня, не позволив говорить. — Когда я умру, на трон Империи взойдет кто-то из королевского клана, кто-то, у кого будут для этого все права. Сейчас я могу назначить своим преемником любого в пределах четырех поколений императорского клана, и, если не ошибусь слишком сильно, все его признают законным. А в Братстве такие найдутся. Тот же Герейнт ап Эрбин или Констанс. Не забывай, Мэлгун Гвинедский тоже претендует на трон…
— Мэлгун! Ты шутишь?!
— Ну ладно, какой из Мэлгуна император? — Он засмеялся. — Он и Гвинедом-то управляет кое-как. Отдавать Империю в его руки — полная глупость. Другие, правда, тоже не слишком годятся. Власть не для них. Но вот теперь… Я уже думал об этом. Гавейн объявил Гвина законным сыном, значит, Гвин теперь принадлежит к королевскому клану. Он ведет происхождение от моего отца Утера Пендрагона. Да, Моргауза вышла замуж за короля из другого клана, но Гвин — не член королевского клана Оркад. — Он отпустил мои плечи и встал, его глаза горели от возбуждения. — Да, моя мать не была дворянкой, но мать Гвина была дочерью Кау из королевского клана Эбраука. Это, знаешь ли, очень полезно! Враждебное отношение Эбраука к нам теперь точно ослабеет. — Артур принялся расхаживать по комнате. — Гвин — монастырский ублюдок. Как и я. Да только мой отец не мог признать меня законным сыном, у него ведь были и другие, действительно законные. Люди скоро забудут, что у внука Кау, правнука Утера Пендрагона, что-то не в порядке с рождением. Значит, если мы принимаем его на законных основаниях в королевский клан Британии, у него появляются очень хорошие шансы наследования. Мало кто может их оспорить. Ты же знаешь, что император Август — внучатый племянник Юлия Цезаря? — задал он неожиданный вопрос. — То есть он был в таком же положении, как Гвин сейчас по отношению ко мне. Однако, это все пустые мечты… пока. — Он вернулся ко мне, поднял на ноги и прижал к себе. Я давно не видела его таким полным надежд, думающим о будущем Империи без скорби и опасений. И я ощутила, как надежда поднимается и в моем сердце, как слабенький колокольчик, расталкивающий тяжелую землю по весне. — Будущее подождет. Хотя бы до завтра, — проговорил Артур, зарывшись в мои волосы. — И перестань болтать глупости про всяких других жен.
* * *
В марте того же года Гвину исполнилось четырнадцать. Ему на законных основаниях вручили оружие — и уж, конечно, это было лучшее оружие, которое смог найти Гавейн. Гвин принес Артуру Тройную клятву верности. Он переехал в дом, который Гавейн делил с Кеем. Места там хватало. Кей, поначалу достававший мальчишку своим острым языком, признался мне, что теперь они с парнем «хорошо поладили». Одной заботой меньше. Напряжение в Братстве, возникшее по вине Мордреда, спадало на протяжении всей зимы, и все чувствовали себя гораздо спокойнее. Слухи вокруг Гавейна утихли, для них просто не осталось оснований. Никому не хотелось клеветать на того, кто так очевидно счастлив. А Гавейн просто лучился счастьем, достаточно было взглянуть на него, когда он скачет по кругу в тренировочном загоне на своем дивном коне. У него был сын, плод его истинной любви к Элидан, простившей ему старые грехи. А ведь они мучили его многие годы! Теперь у рыцаря появилась цель в жизни, не все же заниматься только битвами и переговорами. Гвин, в свою очередь, свыкнувшись, наконец, с мыслью об отце, невероятно гордился им. У них было много общего, так что не осталось никаких препятствий для взаимной любви и восхищения. Теперь они часто бывали вместе. Вместе выводили лошадей на тренировочный круг, Гавейн — своего великолепного белого коня, Гвин — чалую кобылу, подарок Гавейна. Бывало, они уезжали далеко в холмы, говорили о книгах и битвах, о чужих землях и старых или новых песнях. Гвин быстро освоил арфу и теперь пытался выучить ирландский язык. У него получалось, правда, до письменности дело еще не дошло. А вот ирландские песни он уже распевал вовсю, и очень хотел посмотреть другие земли, в которых довелось побывать его отцу.
— В следующий раз, когда я поеду куда-нибудь послом, поедешь со мной, — пообещал ему Гавейн. — Может быть, в Галлию. Бедивер пробыл там всю зиму, да только я сомневаюсь, что ему удалось решить все проблемы.
Мы не получали вестей от Бедивера с декабря до апреля. Зима стояла суровая, и торговцы не решались рисковать кораблями в бурном море. В конце сентября от него пришло сообщение о благополучном прибытии в крепость Максена; и еще одно в начале декабря. Рыцарь сообщал, что ему удалось решить некоторые вопросы, но, как и ожидалось, появились новые. Весной море успокоилось. Пришло еще одно письмо, только написано оно было вскоре после того, декабрьского. И в нем уже были новости похуже. Максен уперся и требовал, чтобы Бедивер нарушил клятву верности Артуру и остался в Малой Британии, возглавив войска Максена.
* * *
«Я отказался от подобного предложения, — писал Бедивер. — Король разгневался, назвал меня предателем. Дескать, здесь моя родина, а там — чужбина. Он не хочет и слышать о единстве Империи. По его мнению, Империя мертва и пусть остается такой и дальше. Он так разъярился, что я почел за благо провести зиму в поместьях моей семьи на юго-востоке. Завтра туда и отправлюсь. В Британию вернусь весной, как только позволят дороги и ветры — если вы не пожелаете иного, милорд. Но я не вижу смысла оставаться. Переговоры с Максеном бессмысленны».
* * *
Артур согласился со своим советником и подписал приказ о возвращении. Бедивер вернулся в Камланн в мае. Я думала, что все наши отношения остались в прошлом, но оказалось, что это не так.
Был чудесный весенний полдень. Я вошла в Зал с каким-то делом и застала толпу, громко приветствовавшую нашего военачальника. Там стоял и Артур, сжимавший единственную руку Бедивера. Сам рыцарь выглядел измученным и несчастным. Пока он отсутствовал, я иногда скучала по нему, но думала, что наша губительная любовь умерла, а скучаю я просто по старому другу, который давно в отъезде. Однако стоило мне войти, как он сразу что-то почувствовал и поднял глаза, пытаясь отыскать меня поверх голов собравшихся. Наши глаза встретились. Он не улыбнулся, но что-то произошло, будто лопнула перетянутая струна арфы. Сердце мое пропустило удар, а то и два, и я с ужасом поняла, что ничего не кончилось, что я все еще привязана к нему, и что он не забыл меня и хочет чего-то большего, чем один единственный взгляд. С этого момента мне опять пришлось избегать его.
В начале июня мы отправили Гавейна с Гвином в Малую Британию. Пришлось отправить. Максен ввел слишком высокие тарифы на экспорт вина. Тут же посыпались жалобы от торговцев и дворян, которых снабжали торговцы. Расцвела контрабанда. Кое-кого из контрабандистов поймал и казнил Максен, и теперь их кланы осаждали нас прошениями о мести, справедливости и вире за кровь. Были люди, бежавшие от нашего правосудия в Малую Британию, и неплохо там устроившиеся. А по предыдущим договоренностям их следовало выдать нам. Опять петиции. Так что Гавейн и Гвин везли с собой самые жесткие предписания: в случае невыполнения наших требований — торговая блокада и предоставление убежища всем беглецам-бретонцам.
