— Это проще, чем вам кажется. Вроде бы и не великое дело, просто начинаешь думать иначе. Ведь если я не убью врага, я позволю ему убить других людей. Да, с меча кровь стереть недолго, но в душе остается рана. Бог это видит. То, что вы сделали — то, что вы собирались сделать — не преступление для Небес, во всяком случае, куда меньшее, чем те, которые совершил я. Я убивал, калечил, оставлял вдов и сирот, обрекая их на голод после смерти кормильцев, я оставлял за собой сожженные поля и разграбленные города — все это сделано моей рукой, вот этой. — Он вытянул вперед руку, покрытую мозолями от меча, копья и поводьев, со шрамами, полученными в боях. Он с таким ужасом и болью смотрел на нее, что у меня едва сердце не разорвалось. Я взяла эту руку и поцеловала. Он воззрился на меня с таким удивлением, словно забыл о моем присутствии, словно никогда раньше не видел меня. Смахнул пальцем слезинку с моих век, погладил выбившуюся прядь, наклонился и поцеловал меня.
В каждую минуту следующего часа я хотела сказать: «Хватит» и не могла. Боже, как же это было хорошо! Я только и делала, что разрешала себе еще одну минутку, только одну, а потом я вернусь к холоду, одиночеству, к тоске по Артуру, к стыду и приближающейся ночи. Не сомневаюсь, Бедивер тоже хотел прекратить это безумие, и тоже не мог. Ни один из нас не произнес ни слова, пока все не закончилось, и мы в изнеможении лежали на постели, прекрасно понимая, что только что предали Артура и все, ради чего жили. Я отвернулась к стене и опять заплакала.
Бедивер приподнялся на локте, погладил меня по волосам и прошептал:
— Тише, тише. Это моя вина. Тише.
— Нет. Моя. О, но почему, почему это случилось с нами?
— Моя леди, моя самая милая леди, я люблю тебя. Всегда любил. Я отказался от тебя, когда понял, что мой господин тоже любит тебя, но я не мог отказаться навсегда. Я так давно этого хотел... Мне нельзя было приходить, ведь я знал, что ты больна, что ты в печали, и все-таки пришел. Это моя вина.
Я резко села и посмотрела на него.
— Теперь неважно, чья тут вина. Артур не должен узнать. Ему будет слишком больно. И мы больше никогда не сделаем этого.
Некоторое время он смотрел на меня, затем отвернулся. Сел, поставил ноги на пол. Застонал.
— Ты права. О Господи! — внутренняя боль скрутила его. Он обхватил свою искалеченную руку. — Что я наделал? Жена милорда в его собственной постели...
— Прекрати! — приказала я. — Больше ничего такого не будет! Ты уедешь куда-нибудь подальше, мы придем в себя и забудем обо всем. Сейчас главное для меня — помириться с Артуром.
Он истово кивнул, все еще сидя спиной ко мне. Серый свет сумерек освещал длинный шрам с правой стороны. У Артура тоже были такие шрамы. У всех всадников были. Это просто. Нельзя нападать и защищаться одновременно.
— Я тоже виновата, — всхлипнула я. — Я тебя люблю. — Слова показались мне самой бессмысленными. — Я люблю Артура, и тебя тоже.
Он протянул руку, пытаясь нащупать сброшенные второпях штаны. Нашел. Встал, постоял возле постели, глядя на меня. Штаны он поддерживал одной рукой, застегнуть пояс не получалось. Расскажи мне кто об этом, я бы посмеялась. Только сейчас мне было не до смеха. Глаза рыцаря казались совсем черными от боли, кожа вокруг рта стянулась горестными складками.
— Иди к Артуру, — попросила я в отчаянии. — Пусть отправит тебя хоть в Малую Британию. Все равно с королем Максеном так и не договорились. Артур должен кого-то послать, а Гавейна он посылать больше не хочет.
— Да, — сказал он через минуту. Голос звучал уже относительно спокойно. — Я знаю Максена, еще с тех пор, как служил его брату, королю Брану. Я могу поговорить с ним. Хотя мой господин не любит, когда меня долго нет, но, в конце концов, могу я повидать свою семью, посмотреть на свои земли? Конечно, он разрешит мне ехать. — Он огляделся в поисках своей туники, поднял ее, натянул через голову одной рукой.
Я встала и помогла ему застегнуть пояс, завязала тесемки туники, стараясь делать такие же узлы, как его слуга. Он покорно ждал, дал мне закончить и аккуратно взял за запястье.
— Гвинвифар... — Он опять говорил своим знакомым тихим голосом, разве что недавние события сделали его немного резче. — Миледи, теперь ты знаешь, что я люблю тебя и опозорен. Я предал своего господина. Между прочим, я не собираюсь раскаиваться, потому что все еще хочу тебя. Но довольно об этом. Если правда о наших отношениях когда-нибудь выйдет наружу, я приму все на себя. Обычная государственная измена. Скорее всего, милорд решит заменить смертный приговор на изгнание. Я смогу это пережить. А вот чего я точно пережить не смогу, так это если пострадаешь ты. Вина моя, здесь не о чем говорить. Клянусь, что твой позор будет для всех стократ хуже, чем мой. Уверен, если когда-нибудь наш грех обнаружится, тебе не удастся совсем избежать наказания, но если ты не станешь брать вину на себя, все может обойтись. Если же ты будешь настаивать, что виновны мы оба, все кончится только хуже. — Я видела, что он делает все возможное, чтобы вернуть свойственное ему спокойствие, но в какой-то момент его усилия рухнули, он привлек меня к себе и еще раз крепко поцеловал.
Я молчала, когда он отпустил меня. Нашла его меч, помогла пристегнуть к поясу, помогла надеть сапоги. Только когда он остановился в дверях, я прошептала: «Да хранит тебя Бог». Он склонил голову и вышел. Я долго смотрела на дверь, потом рухнула на постель. Залезла под одеяло и лежала, дрожа, все вспоминая и вспоминая, и так до самого вечера. А потом заснула.
В тот же вечер Бедивер поговорил с Артуром и через неделю отправился в Малую Британию, несмотря на то, что к тому времени в нем уже жила простуда, полученная от меня. Я не выходила из дома, пока он не уехал. Заодно справилась с болячкой, что заняться делами сбора урожая.
А еще я прилагала все силы, чтобы помириться с Артуром. Видимо, Бедивер был прав, когда говорил, что своими горестями и чувством вины я наказываю нас обоих. Никому от этого лучше не становилось. Через несколько дней после того, как Бедивер уехал, я решила поговорить с Артуром о том, что произошло на пиру.
Я добралась до дома уже в темноте. Артур лежал в постели, но вздрогнул, когда на него упал свет из открытой двери, и стало понятно, что он еще не спит. Но он не повернулся, все также лежал спиной ко мне. Я знала, что его не меньше меня мучает тишина, с некоторых пор установившаяся у нас в доме. Я зажгла лампу, установила ее в подставку рядом с постелью, молча разделась, мечтая только о том, как бы отложить разговор. Погасила лампу. Долго сидела на краю постели, а потом решилась и тронула мужа за плечо. Еще посидела, а потом все-таки выговорила каким-то не своим голосом:
— Знаешь, мне очень, очень жаль. Благодаря тебе, мое злое намерение не свершилось. — Только думала я при этом не о Мордреде, а о Бедивере. Еще совсем недавно он лежал там, где лежит сейчас Артур. О предательстве думала. О том, что случившееся здесь, в доме, похуже, чем происшествие в Зале. Только о том Артур знает, а об этом — нет.
Он повернулся и странно посмотрел на меня — не холодно, а скорее с недоумением. Снял мою руку с плеча и стал внимательно разглядывать мой перстень с печаткой, затем снова посмотрел в глаза. В комнате было темно. Артур вздохнул.
