Видок, как у безумного ученого из фильма «Назад в будущее», а бакенбарды с кудряшками только добавляют лихости. Адский дедок — иначе язык не поворачивается его назвать.
От бюста до края плиты, закрывающей гроб, на камне выбит какой-то текст, который сейчас внимательно изучала Барыня, разговаривая сама с собой — доносились только отрывки, что-то про старого друга-врага и те успехи, которых достигла Барыня вопреки всему. Похоже, стандартная обида недооцененного гения.
Я воспользовался моментом и шепнул Стече:
— Когда ударю, уходи в инвиз и прыгай вверх на выход. Я за тобой.
Толком договорить не успел, а на меня уже шикнула «Вобла» замахнувшись своим кадилом. Стеча скривился и развел руками. Блин, ну какой инвиз, а? Надо будет местных тоже обучить нашенскому сленгу, раз я сам перестроиться пока не могу. Надеюсь, хоть про "беги вверх" он понял.
Так. Похоже, начинается. Подручные Барыни начали мелом чертить колдовские символы вокруг, а сама она расчехлила артефакт, который несла с собой. Какой-то жезл, излучатель аля стимпанковский бластер.
Я вздохнул, подергал ногами, проверяя, на какую свободу я могу рассчитывать. Как мог, незаметно наклонился и перепрятал костяной коготь в рукав. Потянулся к горностаю и понял, что чувствую его совсем рядом. Мелькнула тень под потолком и пришел мысленный сигнал, в духе: сорян, до лагеря с Гидеоном все равно не добивало, вот я и вернулся.
Когда все были готовы и разбрелись кругом вокруг могилы, Барыня позвала меня поближе.
— Как только он появится, сразу поглощай, — она подошла к бюсту и стала набивать бронзовую трубку табаком, — не слушай его, не зависай в воспоминаниях. Он обязательно покажет формулу как главное достижение в его жизни.
Барыня подожгла табак и несколько раз дунула, чтобы разгорелось. Запахло вишней — плотный чарующий аромат настоящего трубочного табака. Даже затянуться захотелось, но сразу же перехотелось. Началась какая-то магия — памятник начал светиться. От трубки по лицу, потом в шею побежали красные линии, перескочили на плиту. Вспыхнули буквы, а потом с тихим скрежетом плита сдвинулась в сторону. Открыла вид на аккуратное углубление, в котором лежали кости человека, свернувшегося в калачик, будто во сне.
Интересно, это его так при жизни скособочило или это он уже после смерти прилег поудобнее? Захотелось уточнить у Барыни, но та была слишком занята — подошла вплотную, выставила вперед жезл, направив его на череп, и стала читать заклинание на незнакомом мне языке. С такой интонацией и тоном в кино обычно дьявола призывают.
Звук резонировал у меня в голове. Чувства обострились, зрение, с которым я обычно считывал ауру, активировалось автоматически и смешалось с обычным. Кости, каменный гроб, люди вокруг — все поплыло, создавая стереоэффект, как от просмотра фильма в три-де кинотеатре. Над костями заплясал призрачный огонек, собрался в районе груди и взмыл вверх, превращаясь в худую фигуру сморщенного старичка.
Я выбросил руку, перехватив деда за призрачную руку, и меня пробило током. Выгнуло дугой, глаза закатились до боли в скулах, а веки начали порхать, создав мне эффект стробоскопа, через который прямо в мозг потекли картинки воспоминаний старого ученого.
Я заскрежетал зубами. Чувствовал, что дед сопротивляется. Что он настолько злой сейчас, что сам не может себя контролировать. Проявление ли это мерзкого характера, про который рассказывала Барыня, или недовольство, что его вызвали, я не знал, но изо всех сил старался подчинить призрака своей воли.
Мне не нужна формула, мне нужна вся твоя сила. И злость тоже пригодится. Я краем глаза следил за Барыней. Жезл в ее руках почернел, и сама она выглядела неважно — бледность проступила даже через пятна от грязи, в которой она измазалась по дороге сюда.
Детство — проматываем. Достаточно того, что дед был гением чуть ли не с пеленок, а единственной радостью, кроме науки, у него было мучить прислугу ловушками и очень гадкими изобретениями.
Юность и школу — на ускоренной перемотке. Затворник, девственник, постоянно на ковре у директора за опасные изобретения и издевательства над сверстниками.
Работа, работа и еще раз работа. Неудачи, неудачи, неудачи. Вот уж действительно терпение и труд все перетрут. Деду в этом вопросе можно памятник поставить, который он сам бы и сгрыз, как гранит науки. Ученая степень, награды, своя лаборатория, первые ученики…
Тут уже интересней, появилась девушка, очень похожая на помолодевшую Барыню. Восторг, сопричастность, радость от общего дела. А потом резко темнота — разочарование, обида, печаль, со временем сменившаяся злостью.
Даже сплюнуть захотелось, сколько яда нашлось внутри деда. Но, как оказалось, продуктивного, пусть назло всему миру, но он поднялся и пошел дальше. В какой-то каморке, заставленной приборами, корпел над бумагами, чертил схемы и пытался что-то создать.
Камера сменила вид, я стал наблюдать как бы от третьего лица — сгорбленный над столом седой старик силой мысли и легкими движениями рук крутит перед собой разные пробирки, взвеси с яркой пыльцой и осколки минералов, а над ним, прямо перед моими глазами, появляются символы. Неровные крючковатые знаки вспыхивают прямо в воздухе, прожигая контур, дрожа и вспыхивая, будто печати с пометкой: верно!
Глава 23
Итоговая формула мигнула перед глазами, намертво врезаясь в память, и исчезла. Поток чужих воспоминаний сменился бурной жаждой деятельности, будто фобос — почетный ученый Ларс Бейльштейн, наконец, продрал глаза и начал узнавать тех, кто его потревожил. Узнавать, вспоминать и беситься. А я даже понять не мог — светлый он фобос или темный.
Да, какая разница! Либо сейчас, либо никогда!
Я не стал демонстрировать, что видение закончилось. Продолжил имитировать бешеное дерганье век, поглядывая на Барыню, аж притоптывающую от нетерпения, и ее помощников.
В руку скользнул коготь и три мысленных команды, при поддержке крика «Стеча, инвиз!», слились в одну. Белка прыгнула на моего конвоира, телекинез призрачного деда вздернул надгробную плиту с пола и с жутким свистом впечатал «Водоглазку» в стену. А я потянулся к когтю, пробуждая силу деймоса, и призрачным клинком, вспыхнувшим в руке, ударил Барыню.
Барыня среагировала моментально, увернулась, прикрываясь жезлом так, что призрачный клюв, похожий на сдвоенное лезвие косы, лишь зацепил ее по плечу. Она взревела, оскалилась и без какой-либо подготовки метнула в меня тройку черных сгустков. Но меня там уже не было.
Начался какой-то локальный апокалипсис. Барыня ревела, «Бешеная вобла» раскручивала свою жаровню, а мужики уже начали палить то ли в меня, то ли в попытках найти невидимого Стечу.
Я проскочил мимо бюста, который впитал черные дымные сгустки, и вынырнул рядом с монашкой, рвущей на себе волосы в попытках избавиться от Белки. Чуть-чуть не успел, тетка смогла зацепиться-таки и ударить горностая, улетевшего куда-то в темноту. Я сбил ее с ног, раскрутил тяжелое тело, подставляя под пули, одновременно пытаясь достать ее клешней.
