Поэтому предупреждаю все их попытки.
По дороге до собственной спальни размышляю о том, что наверное я должна была убежать и не пытаться спасать этого типа. Вот что глупость, Эльвира, делает! Похоже, я никогда не перестану попадать в плен к таким вот мужчинам.
Вечер выдается совсем нерадостный. Сижу у огромного панорамного окна и смотрю на море, подперев кулаками подбородок. Кажется, мне нужно максимально пересмотреть свои взгляды на жизнь, раз уж я осталась жива.
Но в груди пусто. Сейчас я чувствую себя так, что лучше бы всего этого уже и не было.
Поднимаюсь и заламываю руки. У меня еще есть Руслан. Да и охрана Сафонова исключила любую возможность причинить себе вред. Комнату тщательно обыскали при мне.
Снова падаю в шикарное, обитое бархатом кресло. Пинаю стекло мыском. Ну вот и зачем я тебе?
Мужчины, старающиеся сделать из меня трофей — какое-то мое проклятие.
Щелкает замок, ключ проворачивается в дверной скважине. Вначале я не оборачиваюсь. Должно быть, охрана притащила ужин. Я не голодна. Совершенно. После того как у меня была призрачная возможность спасти сына, хотя бы и через Ингу, и я ее потеряла да еще и оказалась пленницей очередного урода, хочется голодом себя морить в наказание.
В комнате загорается свет и я вздрагиваю. Потому что вижу в отражении его.
— Я думал ты спишь.
Перевожу дыхание и замечаю, что у Сафонова в руке несколько пакетов.
— З-зачем вы здесь? — высоко подтягиваю колени, так, что они практически касаются подбородка.
Он швыряет сумки на мою кровать, усаживается на матрац, так что скрипят пружины. Смотрит на меня.
— Что это за прикол сидеть без света?
— Я тут просто быть не хочу! — огрызаюсь.
Сафонов поднимается. В его взгляде на миг как будто мелькает усталость.
— Раздевайся!
Обхватываю себя за плечи и отрицательно качаю головой. Сильнее вжимаюсь в кресло.
— Иначе сам раздену! — Сафонов хрустит суставами. — Нужно выбрать тряпки.
Он указывает на пакеты.
— Я заказал тут кое-что, — внимательно смотрит на мою грудь. — Но не уверен, что мне понравится, как это будет на тебе выглядеть.
Следом я получаю в руки пакет, маркировка на котором говорит, что вещи от очень дорогого бренда. Сафонов нависает сверху и я похолодевшими пальчиками начинаю разворачивать обертку.
Пожалуй, единственное, что отличает сейчас Валерия от моего мужа — отсутствие жадности.
“И очень хорошо накачанный торс”, - подкидывает идею что-то из подсознания.
Я вскакиваю, чувствуя, как краска ударила по щекам и начинаю быстро перебирать пакеты. Боже, Эльвира, да ты просто сумасшедшая, если считаешь, что то, что было между вами было… хорошо.
Пытаясь заглушить в себе вот этот голос порока, я даже не замечаю как расстегиваю пуговицы на рубашке.
Я слышала, что у любовников должны быть схожие темпераменты. И меня ведь чем-то цепляет Сафонов — наверное страстью, безумной яростью. Он как огонь, который страшен только тогда, когда вырывается на волю. Но когда он потрескивает в семейном очаге и согревает стены дома…
Бросаю платье обратно в подарочную по всей видимости коробку.
Дура! Так и хочется подойти к зеркалу, отшлепать себя по щекам.
В этот миг я замечаю взгляд Сафонова, устремленный мне в район груди и снова быстро хватаю платье, пока он…
Нет, лучше уж я оденусь!
Сафонов так и не спускает с меня жадного взгляда, когда я залезаю рукой под юбку и расстегиваю штаны. Те падают к моим ногам.
Мне даже некогда рассматривать платье. Сердце стучит как бешеное, потому что Сафонов поднимается с кровати и делает несколько шагов ко мне. Я думаю о том, чтобы отступить к окну, но он зажимает мои плечи между своими огромными лапами, смотрит на ложбинку между грудей.
Если давить так, как он сейчас, мой небольшой второй размер становится чуть аппетитней.
И я не знаю, почему не вырываюсь. Меня парализует совсем не то, что я знаю, кто такой Сафонов. Кое-что другое: я как дура верю — в нем есть что-то хорошее.
Но раз за разом разочаровываюсь. Как и с Эдуардом.
— Я закажу другое белье, — хватка Сафонова вдруг ослабевает. — То, что у тебя, носят только отчаявшиеся девственницы. Мне нравится бежевый.
Это он про цвет шелка. Вообще-то название цвета “пудровый”.
Перевожу дыхание, не в силах поверить в то, что это все.
— Там еще три платья, — Сафонов с шумом падает в кресло и выглядит так, словно собрался смотреть стриптиз.
За кого он меня принимает?
Тем временем хозяин делает жест рукой, который можно трактовать как “поторапливайся”.
Да неужели за одну из его девочек?!
— На этом остановимся, — смотрю ему в глаза. — Мне тоже нравится этот цвет…
И затыкаюсь. Потому что взгляд Сафонова сейчас напоминает взгляд голодного зверя. Он одним движением прогибается вперед, хватает меня за талию и притягивает к себе.
Потом стаскивает шелк с моих плечей вместе с бельем и я остаюсь наполовину голой. Холод бьет по коже. Сафонов смотрит на мои затвердевшие соски.
— Мне нравится, как ты сопротивляешься, — я чувствую, что там, в его штанах подо мной уже набухло что-то горячее и ерзаю — мне жутко неудобно сидеть на нем и практически ягодицами ощущать член. — Но запомни…
Сафонов почти нежно обнимает мою шею.
— Здесь я говорю тебе что делать.
— Я буду ненавидеть тебя всю жизнь, — в моем голосе хриплые нотки.
Он — то, что разрушительно, порочно и запретно. И только поэтому влечет — говорю себе.
Сафонов касается моих сосков пальцами и наверное понимает, что раз я не отстраняюсь, значит, не хочу этого. До боли впиваюсь ногтями в ладони, потому что завожусь и хуже того, он сейчас тоже должен чувствовать это.
— Мне нравится когда ты слушаешься, — его дыхание жжет мне щеку. — И если сделаешь так опять…
Сафонов вдруг снимает меня со своих колен, сажает обратно в кресло.
— Получишь кое-что получше платьев.
Он возвышается надо мной как гора, а смотрю на его ширинку, подтягивая спущенные бретели лифа. Купить меня решил? Подчинить по-другому?
— Сына, — звучит так, словно меня обухом огрели по голове.
Я готова услышать приказание: “Сделай мне минет”. От этого и горько и мерзко. Все-таки Сафонов додумался как меня уесть. Я ведь не откажу, иначе сживу себя со свету мыслями о том, что не сделала всего чтобы помочь Руслану.
Уже приоткрываю рот. Да, я согласна.
