– Хорошо, – сразу согласилась я.
– И обязательно уже через два дня? – возмутилась Максин.
– К сожалению, да.
В подлеске зашуршал какой-то зверек, и я с раздражением стиснула зубы. Если уж проводить ритуал, то как следует. Надо сразу все продумать.
– А что с зеркалом?
– Я изучу вопрос, – кратко ответил Финн.
– У твоего брата есть могила? – тихо спросила Лена.
– Да, на Манхэттене. Пыль легко достанем.
Максин убрала прядь волос со лба и посмотрела на меня:
– Нужна еще «вещь покойного». У тебя осталось что-нибудь от брата?
Меня слегка задел этот вопрос.
– Нет, но я знаю, где искать.
Так у нас сложился план. Начинался он с проникновения в клуб «Сынов Сент-Друона».
Всю дорогу назад я прижимала «Элементальную магию» к груди, но книга все равно оставалась холодной.
Максин открыла ворота, и мы проскользнули в темную кухню. Сегодня Флоренс не задержалась, чтобы нас встретить, но оставила чайник чая на плите.
– В опасную историю мы ввязались, – глухо произнесла Лена, и ее слова отдались эхом в обложенной кирпичами комнате.
– Да, – согласилась Максин. – Зато не скучную.
Я удивилась, когда Финн пришел ко мне во сне той же ночью. Мы очутились в сказочном лесу. Рядом с нами бурлил ручей, в кронах пели птицы. На цветок размером с обеденное блюдо, прямо у моих ног, опустилась бабочка. Только свет здесь преломлялся как-то неправильно. Цвета были слишком сочными, неестественными, каких не встречалось в природе.
– Недавно виделись, – сказала я вместо приветствия, не желая показывать, как мне приятна его компания.
– Хотел убедиться, что с тобой все в порядке, – объяснил Финн.
У него опять был тот странный взгляд, как будто мученический.
– Более чем в порядке, – заверила я его.
– Я переживаю.
Этого можно было и не говорить. И так все отражалось на его лице.
– Не стоит. Я все равно пойду.
– А вдруг нас поймают, Фрэнсис? Я-то один из них, мне ничего не будет. А ты – ведьма. Не знаю, что с тобой сделают.
Я растерянно посмотрела на Финна. Маска уверенности треснула, обнажив лицо уязвимого мальчишки. Он вздохнул.
– Это твой план, и мне не стоило на него соглашаться.
– Все равно я пойду, с тобой или без тебя. Конечно, с тобой будет легче.
– Возможно, я не смогу тебя защитить, если нас поймают, – предупредил Финн.
– Мы ведь едва знакомы, – напомнила я и не пожалела о своих словах, даже заметив, что Финна они ранили.
Он мне нравился – наверное, даже слишком. Но его забота казалась чрезмерной для друга моего брата, с которым мы виделись всего пару раз. Оливер особо не переживал о моем благополучии, а мы с ним вместе выросли, можно сказать. Почему же Финн чувствовал такую ответственность?
Он ничего не ответил, и пауза затянулась.
– Ты мне ничем не обязан, – добавила я.
Финн провел ладонью по волосам, и кудри упали ему на лицо. Я заметила, что волосы у него отросли с нашей последней встречи.
– Нет. И в то же время да. Сложно объяснить.
– Я не глупая. Попробуй.
Он опустил взгляд и пнул землю.
– Можно кое в чем признаться? Мне страшно даже пробовать.
Я впервые слышала, как представитель мужского пола признает, что ему страшно. И поэтому даже улыбнулась.
– Будь смелее. Ради меня?
– Постараюсь, – ответил Финн с тяжелым вздохом, словно провел сотню бессонных ночей.
Он сел на бревно в покрывале зеленого мха и задумчиво посмотрел вдаль, прежде чем снова перевести взгляд на меня.
– Я вырос на ферме в графстве Голуэй, с четырьмя братьями и тремя сестрами, – начал он с нежной улыбкой, от которой у него появились ямочки на щеках. – Папа умер, когда я был еще маленьким, и мама вышла замуж за Элфи – того еще скота. Он ее избивал до потери сознания, а когда ему надоедало, переходил на нас. Иногда колотил всех сразу, если был в особенно дрянном настроении. Каждый день протекал одинаково. Я просыпался на рассвете. Пас овец. Продавал шерсть на субботнем рынке. Заботился о братьях и сестрах. Обрабатывал мамины раны. Свои тоже. Только одна радость у меня была в этом аду – мои сны.
Я села рядом на бревно. Наши колени соприкасались, а ступни утопали в колокольчиках.
– Расскажи мне о снах, – попросила я шепотом.
– Они начались, когда мне было двенадцать. Элфи тогда впервые поколотил меня до потери сознания. Сначала я подумал, что не сплю, а мне это просто чудится. Они казались такими… настоящими.
Чувствовалось, что его переполняют эмоции, и от этого у меня внутри все сжималось. Я подняла было руку, чтобы положить ему на колено, но вовремя передумала и опустила ее.
– Сначала я входил в мамины сны. Ей снился папа. А я уж и забыл его лицо. Но потом… Сны изменились. Я стал видеть продавцов с рынка. Деревенских девчонок, которые прядут из шерсти.
Я повернулась к нему, но он смотрел вдаль, в несуществующий горизонт, вспоминая о снах из прошлого. Сейчас у Финна была крепкая челюсть, но я вполне представляла его в двенадцать, с ямочками на пухлых щеках. Сейчас в его глазах плескался страх – перед отчимом, перед неизвестным во снах. От этого меня переполняло первобытное желание защитить его.
– Тогда я не понимал, как управлять своими силами, – продолжил Финн. – Поэтому сны у меня были непредсказуемые и часто менялись. Ко многим я попадал всего раз, не больше. Только одно оставалось неизменным. Незнакомая мне девочка.
Он произнес эти слова с благоговением, тихо и прикрыв глаза, словно молясь, подняв лицо к небу. В серебряном свете луны я заметила шрам на его подбородке и на краю левой брови.
Наше дыхание синхронизировалось – мы одновременно вдыхали и выдыхали, словно единый организм, и у меня по телу пробежали мурашки.
– Она была красивая и грустная, и мы с ней никогда не встречались в реальном мире. Я бы уж точно ее запомнил. Я не знал, где она живет, но понимал, что не в Ирландии. Мир у нее был более серый, чем у меня, более шумный. В двенадцать лет я видел ее только издалека. Размытый силуэт, и все. В тринадцать контуры стали более четкими. А еще она начала заплетать одну косу вместо двух.
У меня сдавило грудь. По его описанию картина ясно вставала перед глазами. Я помнила, как мама заплетала мне волосы. Как я умоляла ее разрешить мне ходить с одной косичкой – как старшие девочки из школы.
– В четырнадцать я впервые услышал ее голос. Меня почти всегда не замечали во снах, и нет ничего удивительного в том, что для нее я тоже оставался невидимкой, но с ней все было иначе по одной простой причине: я отчаянно желал, чтобы она обратила на меня внимание. Все бы отдал, лишь бы она со мной заговорила.
