– Папа, ну что?
– Это Саша, – сказала я и услышала быстрый топот: она перебежала через комнату босиком.
Распахнула дверь и бросилась мне на шею. Как я удержалась, чтобы не оттолкнуть ее? Не стоило этой девчонке видеть во мне друга, ведь я пришла сломать ее жизнь. И уже точно знала, что сделаю это.
– Ой, как здоровски, что ты здесь! – воскликнула Милка, потом испуганно прижала палец к губам и притворила дверь. – Мама спит. У нее температура. Да ты садись! Вот сюда, – она похлопала обеими руками по дивану.
– Что с ней случилось?
– Обожглась чем-то. Кипятком, что ли… Или маслом? Короче, жутко ноет, – она сама сморщилась, как от боли, и поджала ноги, обхватив оранжевую подушку.
Я выдавила сочувствие:
– Ужас какой… Да еще стрессы один за другим.
– Да вообще засада!
– Ее бы порадовать чем-нибудь…
– Да! – просияла Милка. – Это ты классно придумала. Только чем?
– Помнишь, ты говорила, что она пишет стихи? У моей подруги в Москве отец работает редактором в издательстве. Я могла бы показать ему рукопись. Только твоя мама, наверное, не расстанется с тетрадкой?
Эта глупышка так и подскочила:
– Так я же все сфотала! Ой, только ты сама сначала почитай, может, их и показывать не стоит? Я-то не соображаю в поэзии…
Она уже тыкала в экран смартфона, листала страницы, бормоча под нос:
– Вот… Вот… И вот… На!
У меня дрогнула рука, когда я взяла ее гаджет, ладонь вспотела от волнения. Сейчас мне было плевать, есть ли у Вики талант или она безнадежная графоманка… Мне нужно было прочесть, о чем она пишет.
Судьбе было угодно, чтобы первыми я прочла эти строки:
Брошу под ноги тебе обручальное кольцо,
Хочешь, в грязь его вдави ты безжалостно…
Сводный брат мой, забери все, пожалуйста,
Лишь оставь мне свое чудное лицо.
Капли неба в своем взгляде подари на век.
Мне без вольности твоей – нет, не дышится!
Надо мною дом навис черной вышкою…
Сколоти нам на двоих один ковчег!
Уплывем за горизонт в мой заветный сон.
Неужели никогда он не сбудется?
За воротами сгустилась распутица,
И хрипит от злобы стая ворон…
Милка наблюдала за мной исподлобья и от волнения грызла ноготь на указательном пальце:
– Ну как? Это стихи?
Мне было больно дышать, но я выдавила:
– Да. Это стихи.
– О! Круто! – обрадовалась она.
Я поднялась, хотя ноги сделались совсем слабыми:
– Извини. Мне нужно выйти. Что-то меня…
Ее личико сочувственно искривилось:
– Ох… Знаешь, где туалет?
Наспех кивнув, я выскочила из комнаты, бросив: «Я сейчас!» Но туалет искать не стала, хотя ощущение было такое, что меня и впрямь может стошнить. Но я выскочила из дома и застыла на крыльце, увидев Артура, который мирно болтал о чем-то со старым другом.
Наверное, на моем лице все было написано слишком разборчиво, потому что Артур тут же вскочил.
– Опять? – он умело изобразил сострадание. – Юр, извини, мы отъедем. У Сашки тоже… проблемы со здоровьем.
Схватив за руку, он доволок меня до машины. Только усадив на привычное пассажирское сиденье и усевшись рядом, Артур позволил себе спросить:
– Ну что?
Не могу объяснить, как это произошло, не такая уж у меня идеальная память, но я повторила стихи Вики слово в слово. Артур слушал меня, и лицо его мрачнело с каждой строчкой.
– Кто это написал? – спросил он, когда я замолчала.
– А ты сам не понял?
Он шумно и глубоко втянул воздух:
– Вика. Господи… Мне так не хотелось, чтобы это оказалась она…
– Ты же понял, да? Она любила Павла. Своего «сводного брата». Наверное, там, на скале, она призналась ему, а он…
– Нет! Нет, – Артур с силой ударил по рулю. – Да что ж это за скотский кошмар такой?!
– У нее сильно обожжена рука. Артур, мне кажется, это она пыталась сжечь нас…
Он простонал:
– Я идиот… Только сейчас дошло: Вика же сказала, что второго июля, когда убили Пашу, видела Ромку в Парке монстров. И тем самым составила алиби и ему, и себе. Но я не уточнил у Ромки, видел ли он ее? А потом, когда уже стало ясно, что он был не в парке, а в аэропорту, почему я, к дьяволу, не вспомнил Викины слова?!
– Слишком много всего обрушилось на тебя.
– Но я же чертов профи! Я обязан был все держать в голове! – С трудом сглотнув, он признался, не глядя на нее: – После пожара возле нашего домика обнаружили пустую канистру из-под бензина. Я видел точно такую в Юркином гараже… Но я убедил себя в том, что таких канистр тысячи. Сашка, я полный кретин!
– Тетрадь со стихами у Виктории в комоде.
Мне больше нечего было добавить, я ждала, что скажет он. А ему требовалось время, чтобы сжиться с мыслью: он теряет и второго друга. Само детство с шалашами за домом летом и клюшками, обмотанными черной изолентой, зимой, детство, полное вкладышей от жвачки и первых конструкторов «Лего», уходило сейчас от него навсегда.
Мне нечем было утешить Артура: своего детства я тоже лишилась. Слишком больно было вспоминать…
* * *
«Артур, почему-то я решила рассказать обо всем именно тебе, хотя письма я написала каждому. Но остальным не стоит этого знать…
Не думай, я не держу на тебя зла. Ты хорошо ко мне относился, но не смог поступиться принципами. И не стоило. К тому же Паша был твоим другом. А для меня стал самой мучительной любовью жизни…
Сможешь ли ты понять, каково это – любить без малейшей надежды на взаимность? Вряд ли такому, как ты, довелось пережить подобное. Жизнь превращается в ожидание: зайдет ли он сегодня? Может, позвонит? Его веселый голос способен расцветить самый унылый день…
Ты ведь помнишь, каким он был? Солнечный свет, заключенный в человеческое тело… А в глубине его детского взгляда подрагивала робкая тревога: вы не обидите меня? Вы меня любите?
Откуда это было в нем? Может, вы унижали Пашку в детстве? Смеялись над ним? Подростки бывают жестоки даже с теми, кто им дорог: они самоутверждаются, подпитываясь чужим страданием?
Не знаю, как ты, а Юра мог быть груб с братом. Он жесткий человек. Холодный. А Пашка – само тепло… Неудивительно, что меня так потянуло к нему, правда?
