Хейзел опустила взгляд и поняла, что так ужаснуло Йону. Из-за крови на ее ногах казалось, что на ней красные чулки.
– Болит не так ужасно, как выглядит. Я вымою их в ванной и буду в полном порядке. А потом все уберу. Мне жаль. У меня, наверное… временно помутилось в голове.
Йона принялась нервно грызть ноготь.
– Мисс, ваш… я хотела сказать, лорд Бернард Алмонт ждет вас у дверей.
– Бернард? Сейчас? Это еще зачем?
– Не могу знать, мисс.
Хейзел глянула на себя в зеркало. Она по-прежнему была в той же самой промокшей от пота сорочке. Волосы после ночи без чепца спутались, потускнели и напоминали копну соломы. Руки были покрыты чернилами и кровью и исцарапаны, словно у школяра. – Пожалуйста, скажи Бернарду, э-э… его светлости, что я сегодня плохо себя чувствую и пошлю ему весточку на следующей неделе.
– Да, мисс, – сказала Йона и выскочила из комнаты, бросив последний скорбный взгляд на беспорядок в углу.
Хейзел вздохнула. Затем поставила ровно упавшее набок кресло. Снизу доносился едва слышимый, нежный голос Йоны. Хейзел услышала резкий ответ Бернарда, хоть слов и не разобрала, а за ним послышались шаги.
Снова появилась Йона.
– Он настаивает на том, чтобы увидеть вас, мисс, – сообщила она. Две девушки встретились взглядами.
– Хорошо, – угрюмо ответила Хейзел. – Полагаю, времени на ванну у меня нет, но причесать волосы, пока мы ищем чистые чулки, я успею.
И обе дружно взялись за дело, пытаясь сделать так, чтобы Хейзел выглядела как можно более презентабельно. После того как Хейзел вытащила с полдюжины осколков из ладоней, Йона помогла ей надеть самую плотную пару перчаток глубокого бордового цвета, на которых не было бы заметно вновь начавших кровоточить царапин. После пятнадцати минут совместных усилий Хейзел выглядела… ну, не хорошо. Под глазами у нее все еще были темные мешки от слез, кожа потускнела, волосы, которым, как оказалось, требовалось не менее часа тщательного расчесывания, чтобы выглядеть прилично, были спрятаны под одну из самых нелюбимых шляпок Хейзел. Но теперь она хотя бы выглядела как человек и была готова встретиться с кузеном, который видел, как она колупается в грязи, когда они были малышами.
– Бернард, – с верхней площадки лестницы поприветствовала Хейзел стоящего внизу кузена, – чему мы обязаны удовольствию видеть тебя?
– Ты могла бы и извиниться за то, что заставила меня ждать, – буркнул Бернард себе под нос.
Хейзел нахмурила брови.
– Что ж, хорошо. Прошу прощения, Бернард.
Бернард надулся от важности. На нем был камзол, которого она никогда прежде не видела, ярко-голубой, как яйцо малиновки, а под ним желтый жилет и того же цвета брюки. Хейзел предположила бы, что он решил нарядиться юным Вертером
[9], если бы был хоть малейший шанс, что он это читал. В руках у него был букет белых лилий, перевязанный лентой.
– Это тебе, – сказал он, сунув цветы ей. – На рынке сказали, что они олицетворяют чистоту. И преданность. Отец упоминал, что ты, возможно, заболела.
Хейзел заставила себя улыбнуться и послушно поднесла цветы к носу, чтобы насладиться ароматом. «Продавщицы на рынке тебе солгали, – хотелось ей сказать. – Они это придумали, чтобы ты купил букет. По одному взгляду на твой ярко-голубой камзол им сразу стало ясно, что тебе ничего не известно о лилиях – цветах для похорон».
– Они прекрасны, – произнесла она вслух. – Благодарю тебя.
Грудь Бернарда выпятилась еще сильнее.
– Ну и как твое самочувствие? Все еще болеешь?
– Ты же знаешь, что мама чрезмерно переживает за здоровье Перси. Меня знобило всего один вечер, а она тут же решила вывезти его из страны.
– Рад это слышать, – сказал он, расправляя плечи. – Не о твоей матери. Я говорю о том, что тебе лучше. – Он откашлялся и продолжил: – Я приехал спросить, не окажешь ли ты мне честь отправиться сегодня со мной на променад по Садам Принцесс-стрит.
На этот раз Хейзел не удалось даже изобразить воодушевление. Вспомнился беспорядок, оставленный ею в комнате, битое стекло и вырванные страницы, ставшие результатом впустую потраченных лет ее юности, и когда открыла рот, у нее внезапно вырвался горький, саркастический смешок.
– Ты, должно быть, шутишь, – сказала она.
Бернард одарил ее таким взглядом, словно она вылила полный чайник кипятка ему на рубашку.
– Я… я и подумать не мог… – прошипел он, брызгая слюной.
– Нет. Прошу прощения, я не то хотела сказать. Просто… – вся моя жизнь горит огнем, все мои труды пошли прахом, а еще я покрыта кровью, – я хотела сказать, что мне еще слегка нездоровится. Я недостаточно хорошо себя чувствую для… променада.
Бернард окинул ее критическим взглядом с ног до головы.
– Что ж, – наконец заявил он, – полагаю, тебе и в самом деле не помешает немного краски на щеках.
Осколок стекла впился в пятку Хейзел внутри туфли.
Ей пришлось прикусить язык, чтобы не закричать.
– Что ж, если это все, – процедила она сквозь сжатые зубы, – тогда, боюсь, я вынуждена прервать нашу встречу.
Бернард, похоже, был всерьез озадачен.
– Что?
Боль молнией прострелила икру Хейзел.
– Мои извинения, кузен. Я вынуждена просить тебя удалиться.
На лицо Бернарда упала тень – такого мрачного выражения лица Хейзел у него еще не видела. Ее кузен, всегда такой веселый и добродушный, вырос, а она и не заметила. Его скулы напряглись, брови нахмурились, а рот сжался в узкую полосу.
– Итак, – сказал он, – проясним. Ты отказываешься от моего предложения прогуляться?
– Бернард, я прошу прощения, но голова у меня сейчас занята более важными вещами, чем фланирование по дорожкам Принцесс-стрит и выражение фальшивого интереса ко всему, что ты скажешь.
Вышло намного более жестоко, чем она хотела, но эти слова вылетели, минуя мозг.
У Бернарда был такой вид, словно она его ударила. Несколько секунд он стоял с открытым ртом, напоминая выловленную форель, а затем плотно сжал губы.
– Полагаю, на балу я тебя все-таки увижу? – спросил он наконец.
Бал у Алмонтов был ежегодным событием в Эдинбурге и прекрасной возможностью для лорда Алмонта показать приобретенные им предметы искусства, а для всего остального общества продемонстрировать новые наряды.
– Конечно, Бернард, – мрачно подтвердила Хейзел.
– Что ж, тогда, похоже, нам не о чем больше говорить. Желаю тебе хорошего дня, кузина.
