Кто знает.
Кроме того, Михаил Всеволодович и помыслить не мог, чтобы он, князь своей земли, покинул дружину и бежал в Рязань с потерявшими кров жителями, пряча глаза от пронзительных взглядов тех, кто лишился всего. Его-то Юрий Ингваревич наверняка примет как дорого гостя — но остальным на столь теплый прием рассчитывать не приходится… А раз так, если князю все одно предстоит драться на льду Прони, преградив путь поганым (где наверняка и придется встретить смерть), то отчего же не принять эту участь с поистине княжеским достоинством и славой?! Кто знает, может, когда-нибудь сложат сказания и о «трехстах русичах и князе Михаиле Пронском»…
Размышления князя прервало появление быстро скачущего к его отряду всадника, издали закричавшего во весь голос:
— Княже! Показались поганые впереди, за речным поворотом! Много их, несколько сотен, а то и больше!
Встревоженный голос дружинника, одного из десятка гридей, отправленных со сторожей в дозор, что-то зацепил в душе князя. Всего мгновение назад мечтавший о ратной славе, он вдруг подумал — «ну вот и все»… И от этой чересчур простой и страшной мысли стало Михаилу не по себе. Он поспешно оглянулся в сторону Пронска, оглянулся туда, откуда вскоре должно было прийти подкрепление. И на миг, единственный удар сердца сознание его пронзила малодушная, но такая разумная мысль: доверить дружину сотникам, а самому поскакать навстречу Ратибору! Пусть гриди, призванные служить князю и защищать его ценой собственной жизни, выполнят свой долг — а сам он возглавит засаду!
Промелькнула мысль — и тут же пропала. Какой же он после этого боевой вождь, какой же он после этого князь-воин? Разве достойно будет поступить так после жертвы отца, в бою у врат Пронска возглавившего прорыв дружины к граду?! Нет, не достойно…
Приняв это, Михаил Всеволодович аж пошатнулся в седле, до боли стиснув зубы. Как же вдруг стало невыносимо тоскливо и жалко себя — не налюбился ведь за жизнь, не намиловался, детишек собственных на руках не подержал…
А теперь уже и не успеет.
Но если сейчас смалодушничать, бросить дружину, уже поверившую, что князь с ратниками до конца, и от того вдохновленные его примером — то кто знает, удержат ли они ворога прежде, чем Ратибор подготовит засаду? А ежели поганые сомнут только-только начавшую готовиться к бою ведомою воеводой рать?! Тогда и чужие дети, чьи отцы уже положили живот, защищая Пронск, примут лютую смерть!
Нет, нельзя сейчас смалодушничать Михаилу, никак нельзя!
— Лют, скачи к Ратибору — пусть готовит засаду у Царева холма. Да упреди, чтобы поспешали, близко уже ворог — задержим, насколько сможем!
Все, выбор был сделан…
Князь шумно вдохнул воздух, размышляя над тем, что добраться до лучшего места для засады ему не удалось — но хоть о приближении татар его дружину предупредили вовремя. Хотя, как видно, достичь виднеющегося где-то за полверсты изгиба реки и дождаться за ним появления легкой ордынской конницы дружинники все одно не успеют. А то уж в ближнем бою гриди русичей показали бы поганым, чего они стоят в сече!
Впрочем…
— Володарь, веди свою сотню конных лучников навстречу татарам. Близко к своим не подпускай, перестреливайтесь на расстоянии — а главное, разойдитесь пошире по реке, разомкните ряды. Пусть за твоей сотней вороги нас не разглядят! Я оставшихся воев строю клином — пойдем следом за вами шагом, а как твои люди приблизятся, так мы начнем набирать ход. Вы же наоборот, замедлитесь, подпустите поганых поближе — а после резко в стороны от клина расходитесь! Чую, когда мы поскачем во всю прыть, степняки уже никуда бежать не успеют, примут бой грудь в грудь! А там мы уж в сече покажем, кто крепче бьется…
Сотенный голова младших дружинников, традиционно выступающих в качестве застрельщиков, уверенно кивнул, после чего бросил своего жеребца вперед, одновременно с тем громогласно воззвав к своим людям. А Михаил Всеволодович, еще раз оглянувшись назад — вновь с тоской и потаенной грустью, словно прощаясь и с домом, и с сестрой — столь же зычно воскликнул:
— Шелома, брони одеть, приготовить пики! Строимся клином!
Прошло несколько минут прежде, чем сотенный голова Володарь оторвался от соратников, поведя младших дружинников вперед, навстречу ворогу. Впрочем, он не спешил, рассчитывая поберечь людей до сшибки татар с тяжелыми всадниками, а заодно и силы скакунов — пригодятся при отрыве! Его вои, вооруженные, прежде всего, мощными составными луками, уже успели натянуть тетивы, надеть кольчуги поверх стеганок (что вполне могут задержать стрелу, уже пробившую проволочные кольца брони), прикрыли головы остроконечными шеломами. Щиты большинство молодых гридей закинули за спины — когда будут уходить, они спасут немало жизней всадников, стреляющих по-скифски, обернувшись назад! Впрочем, в первых рядах их следуют наиболее опытные стрелки, переместившие щиты на левую руку, повесив их на локтевые ремни. Но метко стрелять с деревянным щитом на руке сможет далеко не каждый! Неудивительно, что кочевники, скорее привычные к перестрелкам на расстоянии, чем к яростной сече в ближнем бою, предпочитают легкие, плетеные в несколько слоев щиты (да и с деревом в степи бывает тяжеловато). Они могут остановить стрелу, однако, удары топоров или мечей (и даже добрый удар сабли!) держат значительно хуже, чем дощатая защита…
Наиболее уязвимы у младших дружинников их лошади, защищенные только стальными налобниками, да кольчужными нагрудниками — и то далеко не у всех и не всегда. Впрочем, поганые стараются бить по лошадям лишь когда засыпают срезнями преследующих их тяжелых всадников, не способных догнать степняков и навязать им губительный ближний бой…
Однако сегодня застрельщики русичей сделают все, чтобы татары не смогли уклонить от лобовой схватки, и чтобы их плетеные щиты почувствовали всю тяжесть ударов гридей Пронска!
Глава 20
Младшие дружинники проследовали примерно половину пути до изгиба реки прежде, чем за поворотом показались всадники немногочисленной сторожи, уходящие от преследующих их двух, а то и трех десятков поганых. Татары, заметив неспешно следующую навстречу им сотню русичей, попридержали коней, но не побежали. А вскоре за передовым отрядом степняков в поле зрения воев показалась плотная толпа половцев, число которой навскидку назвать было просто невозможно.
Тогда Володарь приказал ратникам чуть пришпорить коней, ускоряясь навстречу ворогу — следовать вперед мерным, степенным шагом и далее сотенному голову уже не хватало терпения. Он и так до поры поберег силы людей и животных — теперь же необходимо было успеть завязать бой и дать степнякам им увлечься, подвести их под удар старшей дружины!
Вскоре русичи и половцы сблизились настолько, чтобы с обеих сторон в воздух взвились первые срезни. Опасно загудев в воздухе, те описали широкую дугу, после чего вонзились в лед, не настигнув жертв с обеих сторон. Но то были лишь первые, пристрелочные выстрелы…
С каждым ударом сердца плотность потока падающих с неба стрел нарастала, в схватку вступило уже несколько десятков лучников с обеих сторон — и до поры многочисленность половцев не давала им явного преимущества: до орусутов добивали примерно с сотню поганых, остальные же следовали за соратниками, ожидая свой черед вступить в бой. Появились и первые жертвы — причем со стороны бездоспешных половцев их оказалось заметно больше!
