Четыре сотни гридей личных дружин супруги князя, а также княжны Евпраксии и княжича Ивана защищают княжеский кром во главе с младшим братом, Олегом Красным. Места там мало, и потому защищен крошечный детинец очень надежно — обломают поганые зубы, коли попробуют в него прорваться! Оправдывая древнее название укрепления, в детинце укрыли всех деток града, разместив рыдающих малышей в каждом свободном помещение терема и внутренних пристроек. Все одно места хватило не всем — и детишек меняют по очереди, кого-то выводя погулять во двор крома, кого-то уводя в тепло…
Молодых матерей, юниц да парубков укрыли в среднем городе, что стоит на Соколиной горе — его защищают две тысячи наиболее крепких ополченцев, собранных в сотни еще Яромиром, и позже разбавленных дружинниками; возглавляет их Олег Юрьевич, двоюродный брат князя Муромского. Также в среднем городе встало и четыре сотни конных гридей — это вои, уцелевшие во время неудачной вылазки к порокам. Последний ударный отряд Юрия Ингваревича, собранный под началом среднего брата, князя Романа Коломенского… Но у Романа своя задача — коли ворог прорвется-таки в Рязань (хотя верее все же сказать «когда»), и начнет теснить уцелевших защитников к Соколиной горе, удар свежей дружины остановит натиск поганых, заставит их попятится! И выиграет время для русичей — отступить к среднему граду, не позволив при этом поганым ворваться в него на плечах ратников…
Но ведь огромное число жителей и беженцев не нашли себе места во внутренних твердынях — старики, взрослые уже женщины, способные поднять топор юнцы… Последних вместе с прочими ополченцами набралось едва ли не пять тысяч — плохо вооруженных и обученных, практически ничем не защищенных… Изначально князь думал ставить их на второстепенные участки стен. Но, приняв во внимание намерения татар ударить, прежде всего, по восточному и северному рубежам городских укреплений, он передумал. Вместо этого от Оковских ворот, ведущих к пристаням у Оки, и до самых Водяных врат встали эти мужи, перегородив сцепленными между собой телегами проходы как по широким улицам, так и кривым извилистым улочкам. Стеной это не назвать, хотя большинство телег обшиты широкими досками (зачастую столешницами или разрубленными пополам лавками) — есть на чем встать, и чем укрыться! В любом случае, это какое-никакое укрепление, что также задержит поганых…
Именно за ним и разместилось большая часть населения града, включая беженцев — набитых, словно сельдей в бочках в каждую избу, сенник, овин или баню… Они ведь обречены, бежать им некуда — ни в кроме, ни в среднем граде уже просто нет места, чтобы разместить людей. Но они и не побегут, понимая это и зная, что хотя бы дети и внуки их укрыты более надежно… Понимают про обреченность близких и защитники нового оборонительного рубежа, названному горожанами «средним» — а потому с места они не сдвинутся, сражаясь за родных с удвоенной яростью!
Обломают поганые Батыя зубы о Рязань, ох, обломают…
Бату-хан со свирепой ненавистью смотрел на пролом в городской стене Арпана, за которым на удалении виднелся массивный деревянный крест — и целый лес поднятых вверх копий! Батыры врага ждали за брешью, разумно держась чуть позади ее. В противном случае они бы попали под обстрел зажигательных снарядов — и настоящий град небольших камней, множество которых помещается в пращу даже вихревой катапульты, не говоря уже о манжаниках…
Ларкашкаки злило все! Что на бесплодный поиск напавшей на обоз «тысячи» орусутов потеряно время — и ложь посмевших бежать кипчаков: судя по следам подкованных копыт, тянувшихся от реки в лес, атаковал их отряд не более, чем в сотню воинов! Трусливые псы давно уже поплатились жизнями — но лишний, и совершенно бесцельный день осады Бату потерял. И теперь уже вновь подходят к концу добытые Субэдэем припасы, стремительно дохнут рабы, коим практически не достается еды — да и большую часть хашара составили женщины, пущенные нукерами по рукам. Мало кто из них открыл глаза после первой же ночи «любви»… Наконец, не вернуть и туаджи, спешно отправленных к Субэдэю еще в ночь после нападения на обоз — и теперь нойон отводит свои тумены к Арпану, ожидая встречи с новой, сильной ратью орусутов! Впрочем, слать к старому лицу новых гонцов хан не стал — пусть приведет своих нукеров. Если к тому времени Бату возьмет город — что же, нойон и его люди разделят с ним радость победы. Если же нет — то помогут взять крепость!
Однако же более всего беспокоило и заставляло гневаться ларкашкаки то, что никаких вестей от Бурундая и Кадана так и не поступило! И узнав от дозорных, что на расстоянии дневного перехода от Арпана орусутов не замечено, хан был вынужден вновь отправить туаджи к темникам, придав им также сильный конвой. И в этот раз он очень надеялся, что получит хоть какие-то известия!
Впрочем, хан сумел найти в себе силы и мудрость, и успокоиться — ведь сейчас все злившее его стало не столь важным… Ибо огромная брешь в стене Арпана наконец-то готова, а боевой ярус едва ли не по всей протяженности северного и восточного рубежа укреплений зияет многочисленными проломами! Штурм можно начинать — и многочисленная, практически сорокатысячная орда ждет приказа одного лишь человека, чтобы двинуться вперед!
Это одно из тех мгновений, когда в руках Бату единовременно оказываются многие тысячи жизней — его нукеров и его врагов. И ларкашкаки очень ценит эти мгновения, помнит каждое наперечет… Вот и сейчас, глубоко вдохнув воздух полной грудью, он на миг задержал дыхание, подставив лицо ясному небу и наслаждаясь моментом — после чего хан резко, отрывисто выкрикнул:
— Вперед! Возьмите Арпан во славу Тенгри! Я отдаю вам этот город целиком, мои верные нукеры — лишь захватите его! И все богатства, и все женщины будут ваши!!!
— ХАРРР-А-А-А-А!!!
Огромная, многотысячная тьма оглушающе проревела в ответ и покатилась вперед неотвратимой штормовой волной…
Впереди лучников-хабуту, несущих с собой массивные штурмовые щиты, закрывающие их от обстрела со стен, резво побежали покоренные с поднятыми над головой вязанками хвороста. Побежал и немногочисленный хашар, подгоняемый хлесткими ударами хлыстов и несильными уколами клинков в спину…
На участке напротив бреши стрелки орусутов просто не смогли бы достать ворогов со стен — а двинувшиеся было к широкому проломы вои, заметив среди наступающих и простых жителей, не стали поднимать луки. Да и зачем переводить стрелы, когда вскоре появится множество целей из настоящих врагов?!
А вот там, где замерли позади хабуту нукеры-мордуканы кагана Пуреша, уже схватившись за штурмовые лестницы со стальными крючьями — вот там лучники орусутов не стали жалеть никого. Они сились не подпустить ко рву ни вынужденных идти вперед сородичей, ни кипчаков, поставленных ханом в первый же ряд… Но как только татары подтащили поближе многочисленные штурмовые щиты, и ударили множеством срезней в ответ, ополченцы, среди которых нашлось и множество опытных охотников, были вынуждены искать укрытия. Пусть и стреляли они с высоты городней сквозь уцелевшие бойницы — но ливень из тысяч степняцких срезней буквально закрыл от них солнце…
Во рву же напротив пролома вскоре выросло четыре перешейка из наваленных вязанок хвороста — и враг тут же хлынул вперед! И вновь впереди оказались покоренные кипчаки, расплачивающиеся перед ханом за ложь спасшихся бегством сородичей…
