– Ну что, Евпатий, когда начнем?!
Не терпится Ратмиру, верному соратнику, вступить уже в бой. И ему, боярину Евпатию Коловрату, также не терпится… Ибо когда он увидел пожарище на месте родного города и отчего, а теперь уже его дома, пал он наземь да до ночи метался по земле в беспамятстве, воя от боли, горечи, гнева. Когда же вновь он пришел в себя, боль как будто бы утихла, притупилась. Слишком много ее было, чтобы все чувствовать. Иного она и вовсе убила бы, но… Но татары, разрушившие прежний мир Коловрата и его воинов-рязанцев, одновременно с тем подарили им новый смысл для жизни – короткой, полной горечи, гнева, жажды возмездия… жизни. Жизни без страха смерти, без надежд, без будущего, жизни здесь и сейчас, на острие меча или сабли, лезвии топора, навершии палицы или дубины, неважно!
Важно, что каждый из чуть менее двух тысяч воев, собравшихся вокруг Евпатия за последние седмицы – и настоящих дружинников, и простых мужей-крестьян, – каждый из них подобен ему: с выжженной душой, потерявшие детей, жен, сестер, братьев, родителей… Потерявшие все и всех, забывшие о страхе смерти и живущие только ради мига грядущей сечи. Когда всю боль за потери можно будет наконец-то вернуть татарам!
А потому Коловрат не стал спешить давать команду на атаку, когда его рать, следуя конно или на лыжах неизвестными врагу охотничьими тропами, настигла, наконец, орду Батыя! Нет, боярин равномерно распределил свое воинство вдоль лесной опушки, рассчитывая атаковать на как можно более широком участке. И приказал ждать – ждать, пока враг, следуя по дороге, бывшей летом волоком, не углубится в его засаду.
И вот теперь с недобрым прищуром смотрел Евпатий на медленно ползущий обоз с пороками. Он слышал о подобных устройствах и своими глазами видел широкие проломы в крепкой стене Рязани, оставленные крупными булыжниками и глыбами льда, а потому не сомневался, что город взяли именно с их помощью. Но вот уже и голова обоза поравнялась с его гридями-ближниками, замершими у вершины засады, а значит, настал час расплаты!
– Труби!!!
Поплыл над лесом гулкий рев боевого рога, встревожились ордынцы, заслышав его! Заметалась испуганно обслуга метательных машин родом из далекой восточной страны, покоренной еще Чингисханом, всполошились сопровождающие обоз монголы! Думали, что оставили позади себя лишь пожарища и мертвецов, что истребили, почитай, все живое, но, видно, в землях орусутов даже мертвецы встают, чтобы мстить!
– Ору-су-ты!!!
Бросился отряд всадников навстречу гридям Коловрата, иные же татары поспешили наложить тетиву на луки, желая обстрелять стремительно приближающихся на лыжах пешцев рязанских. Полетели стремглав туаджи вперед, к тумену Батыя, чтобы просить помощи у самого хана…
– Бе-е-е-ей!!!
– Ха-а-а-ррра-а-а-а!!!
Крепкие, хорошо обученные монгольские всадники-хошучи, закованные в прочную броню-хуяги, склонили копья и ударили навстречу русским всадникам не хуже европейских рыцарей. Но выдержали в большинстве своем их удары прочные червленые щиты, врезались в монголов широкие и тяжелые наконечники русских рогатин, если не пробивая их панцири, то выбивая врагов из седел… Полетели под копыта лошадей раненые да убитые всадники с обеих сторон, схватились вои за мечи и булавы, за сабли – и началась сеча лютая!
Коловрат отбросил в сторону обломок древка копья: опытный, искушенный воин, он сумел в последний миг направить его вниз, под кромку вражеского щита. И наконечник врезался в ламеллярный панцирь под углом, и узкое граненое острие его рогатины все же пробило два ряда стальных пластин, застряв в них, отчего дерево просто не выдержало, лопнуло посередине… Перехватив же рукоять висящей на темляке булавы, Евпатий подскочил к очередному противнику с правого бока, и сокрушительный удар стального навершия буквально вмял сталь шлема в лопнувший череп!
– За Злату!!!
…Покуда в голове обозной колонны кипела схватка всадников, еще два клина орусутов доскакали уже до пороков, смяв тонкую цепочку боевого охранения метательных машин и принявшись яростно рубить обслугу. Стремительно сближающиеся с обозом пешцы попали под град вражеских стрел. Многие попадали, но большинство орусутов продолжило свой бег, ибо в атаку бросились они не плотным строем, а цепью лыжников, и собрать в ней кровавую дань оперенной смерти оказалось не столь и просто…
Когда же добрались рязанцы до татар, то бросились на них, яростно завывая и ревя, пугая лошадей монгольских звериным рыком! Без всякого строя и порядка пешцы-ополченцы, вооруженные порой просто обструганными и закаленными в огне кольями и дубинами, в большинстве своем не имеющие никакой защиты, атаковали, не думая сохранить свою жизнь, нет! Но каждый из них, порой уже поймав в грудь или в живот стрелу (а то и две!), с тяжелыми рублеными ранами, оставленными саблями на руках или плечах, все равно тянулся к врагу последним напряжением сил, последним усилием воли…
Рязанцев вели свирепая ярость и справедливая жажда мщения. Вои будто запретили себе умирать, покуда не выбьет их копье или кол хоть одного всадника из седла, покуда топор или дубина в недрогнувшей руке не размозжит тому череп! Иные же бросались к копытам лошадей, рискуя быть поверженными ими, и резали жилы животных, заставляя тех пасть вместе со всадниками, а после набрасывались на последних, словно лютые волки, силясь ножом или даже зубами дотянуться до незащищенного лица или горла врага…
Это была даже не сеча, это был кровавый хаос. И вскоре то в одном, то в другом месте не выдержали нукеры, защищавшие пороки, отступили под бешеным натиском озверевших орусутов, презревших страх смерти! Суеверный ужас поселился в монгольских сердцах при виде неукротимой ярости врагов, ведомых лишь одной страстью – убить их! И тогда налетели рязанцы на китайскую обслугу метательных машин, в панике разбегающуюся от свирепого врага, и уже запылали первые пороки… И уже скакали гриди Коловрата, перебившие хошучей в яростной, дикой сече, от головы обоза назад, гоня перед собой потерявших всякое мужество монголов и безжалостно убивая всех, кто осмеливался вставать на их пути!
Знал ли Евпатий, что с неполными двумя тысячами атаковал десять? Что многочисленная охрана обоза с хвоста его спешит к голове? Что сам хан Батый, следовавший впереди с туменом отборных монгольских воинов, развернул их назад, обеспокоенный возможной потерей катапульт, баллист, стрелометов? Ведь без них – а особенно без инженеров-китайцев, способных их построить, – чем брать города орусутов?! Вперед же себя Батый отправил сильнейшего и любимого багатура Хостоврула с тысячей отборных гвардейцев-тургаудов с приказом:
– Принеси мне голову их вожака!
И ответил тот, что приведет орусута живым, на аркане…
Нет, не знал о том Коловрат. Да и что бы это изменило? Боярин понимал, что врага больше, много больше, что сил одолеть его у рязанцев не хватит. Это все русичи понимали. Но ведь они и не думали победить, нет! Они твердо жаждали умереть и избавиться, наконец, от боли, рвущей на куски душу, но не руки на себя наложив, совершив грех самоубийства, а приняв конец в сече, воздав татарам за все принесенное ими зло!!! И обрести Царствие Небесное, совершив высший христианский подвиг – отдав жизни за други своя! Ведь сгубленные рязанцами Коловрата монголы и китайцы уже не дойдут ни до Коломны, ни до Москвы, ни до Владимира. Вот за своих и умирали, истребляя общего для всех русичей врага…
