Медведь, огромный мокрый зверюга – страх добавил ему пару лишних метров и значительно увеличил в размере, – смотрел на них недобро. Смотрел, покрякивал.
Первая мысль – бежать – была сразу пресечена Глебом. Он вцепился в сестру, сжимая ее плечи.
Сообразив для себя сложную мысль, медведь зарычал уже в полный голос, задрал голову, показывая, какой он мощный.
«Бежать, бежать, бежать!» – вместе с толчками сердца рвалось из Светика. Но Глеб вдруг совершил то, что пригвоздило ее к месту.
Он зарычал в ответ.
Медвежий крик прервался. Зверь склонил голову, посмотрел на людей с сомнением.
Глеб оскалил зубы, рявкнул, подаваясь вперед.
Зверь зло фыркнул, принимая вызов. Он выше задрал морду, зарычал, показывая мощные коричневатые зубы. Глеб снова зарычал. Но было в его крике уже что-то неубедительное, уставшее.
Мишка встал во весь рост, потянул передние лапы вверх.
Глеб тоже поднял одну руку – второй он держал сестру.
Медведь почувствовал, что побеждает. Сделал шаг.
И тут Светик не выдержала. Ледяной ужас с силой ударил ее под дых, голову словно тряпкой обернули. Она завизжала. Вырвалась из-под ладони Глеба, замахала руками. Из глаз разом хлынули слезы. Нос забился. Воздуха не хватало. Но она орала.
Медведь удивленно вскинул уши. А потом как-то разом поджал их, опустился на четвереньки.
– А ну! Пошел! – завопила Светик из ниоткуда взявшихся сил и на последних ниточках связок. В горле что-то оборвалось. Глазам стало жарко от слез. Это было предельное, что она могла выдать. Если не подействует… если…
Подействовало.
Зверь повернулся спиной, засеменил прочь. Несколько раз оглянулся. Хвост у него оказался маленьким. Смешно даже каким маленьким.
Что было дальше, Светик помнила плохо. Они куда-то шли. Она плакала, из носа текли сопли, и их нечем было вытереть: рукав мокрый, платок в кармане мокрый, руки мокрые. Под ноги постоянно попадались кусты и кочки. В кустах она застревала, о кочки спотыкалась. Уронила кепку. Было все равно. Спина Глеба то маячила перед ней, то скрывалась, тогда она озадаченно останавливалась, но тут же чувствовала, что ее тянут за локоть.
А потом они оказались на своем берегу. Ладога раскинулась безбрежно из края в край. Песок, такой светлый на солнце, под дождем стал темным и жестким. Волна улеглась, оставив множество мелких колючих, словно недовольных, всплесков. Эти всплески пронзались такими же колючими и недовольными каплями.
Обе палатки были наглухо закрыты, вещи убраны.
Анка дошла. Успела все убрать.
Что они сейчас делают? Светик склонилась, чтобы открыть «молнию» предбанника. Думалось вяло. Переодеться бы да уснуть.
Глеб задержал Светика за плечо.
– Не говори, что было.
– Ты про медведя? – прохрипела Светик.
– Про девочку. Пускай они не знают. А медведь… Это мог быть просто медведь. Их же здесь много. Почему бы нам с ним не встретиться?
Светик кивнула. Говорить она была не в силах. Она могла сейчас только спать. Ах, как хорошо будет закопаться в спальник, положить под голову побольше мягких вещей, на ноги натянуть шерстяные носки, уснуть крепко-крепко, а потом проснуться… Проснуться!
– Глеб! – выжала из себя подобие звука Светик.
Глеб и не уходил никуда. Стоял, сунув руки в карманы, задумчиво смотрел на свои кроссовки. Выглядели кроссовки мокро. С челки капало.
– Надо не спать! – Светик шептала. – Ночь…
Все, силы кончились.
– Попробую костер развести, – кивнул брат. С его носа упала капля. – Вряд ли получится.
И не сдвинулся.
– Медведь, – выжала из себя Светик.
– Забудь, – кивнул Глеб, по его щеке побежала дождевая дорожка.
– Но если бы он нас… – Светик показала руками. Ей хотелось сказать, что тогда бы никакие планы не осуществились. Что из-за медведя-убийцы остров освободили бы от людей. Что сюда еще долгое время не пускали бы туристов.
Глеб дернул плечом. У него была своя версия. И он ее, как всегда, не сказал.
– А он знает? – Светик кивнула в сторону дороги.
Глеб поднял голову. По его глазам видно было, что он думает о другом.
Как нарочно, дождь припустил с новой силой, не давая возможности говорить дальше, подул ветер. Ладога зашипела, завозмущалась. Глеб махнул рукой, отступая под елки. Светик торопливо дернула собачку «молнии» на тенте.
Ни о чем не думалось. Скорее в тепло. Скорее спрятаться от воды. Скорее согреться.
Анка спала. Разметалась поперек палатки, обнялась со скомканным спальником, запрокинула голову. Сон ее был такой крепкий, что она не шевельнулась, когда Светик выдергивала из-под нее свой спальник; не открыла глаза, когда ее бесцеремонно двигали в угол; даже метания подруги в узком пространстве, поиски полотенца, сухой футболки не потревожили ее сон.
Как и сон Светика не потревожило исчезновение соседки. Светик сразу поняла, что одна, как только открыла глаза. Было холодно. Когда рядом кто-то спит, не бывает так холодно. А сейчас было.
Какое-то время Светик лежала с закрытыми глазами, убеждая себя, что Анка просто стала немного плоской и неслышной. Что она закопалась под пенку. Что она… она… вышла в туалет и сейчас вернется. Убеждение не сработало, поэтому она открыла глаза и села.
Дождь хлестал с той же силой. Ветер шуршал тентом. Вечные сумерки не помогали понять, сколько времени – еще день, неспешный вечер или уже проклятая ночь. Рядом никого. Скомканный спальник, разбросанные вещи. Уже холодные, даже немного влажные.
Захотелось упасть и зажмуриться. А еще лучше – громко-громко заплакать. Так громко, чтобы прибежала мама, чтобы прижала к себе, пожалела и пообещала все-все исправить. А потом пусть придет отец Глеба. Уж он-то точно во всем разберется, победит врагов, будет гнать их до вражеской границы, грозить расправиться вконец, а они, эти самые враги, будут каяться, просить пощады и обещать, что больше даже смотреть не станут в сторону Светика.
Светик откинулась на спину, посмотрела в темный потолок палатки. Лечь – это единственное, что из желаемого она могла сделать. Все остальное было безжалостно отметено. Сейчас было не до слез и не до поиска того, кто ее спасет. Самой бы успеть спастись.
Еще раз пощупала пустой спальник.
Мокрый. Словно сюда заглядывал кто-то, перед этим побывавший под дождем. Довольно сильным дождем. Может, это был Костик? Ему что-то понадобилось, он позвал сестру, и они ушли вместе? Все могло быть и так, только этот крендель не умеет ничего делать тихо. Он громкий, как слон и еще небольшое стало бизонов. И такой же неуклюжий. Если бы он сюда заглянул, то у палатки уже не было бы ни одного колышка, а сама она была бы в сильно потрепанном виде. Может быть, даже с дырками.
