Бросив на Лукаса тоскливый взгляд, я подбираю несколько теней, чтобы укрыться, и вместе с Дарой мы идём в лес.
– Куда мы направляемся сегодня? – спрашиваю я шёпотом, стараясь быть как можно тише – не исключено, что солдаты всё ещё где-то поблизости. Чувство вины за то, что оставила Лукаса одного, внезапно обрушивается на меня, но теперь это уже не исправить.
– Нам нужно только набрать воды, заряженной кровавым полнолунием. Когда мы бежали от семьи Лукаса, по дороге был пруд.
Меня тревожат её слова. У Лукаса добрые, хорошие родители, а в тоне Дары слышится нотка ликования по поводу того, что мы от них сбежали. Если на то пошло, я уже по ним скучаю.
Мы бредём дальше по лесу, от усталости меня шатает. За последние несколько дней я часто прибегала к магии, а спала так мало, что теперь она мне в тягость. Раньше я колдовала целыми днями, но, возможно, во всём действительно виноват недостаток сна.
– Не волнуйся, – говорит Дара. – Идти недалеко. Скоро всё закончится.
Она обвивает меня прохладными руками, и я откидываюсь назад в её объятиях. Когда она снова обретёт тело, я обниму её по-настоящему.
Полная луна ярко светит над нашими головами и, поднимаясь всё выше в небо, постепенно наливается багрянцем, отчего тени приобретают красный оттенок. Так вот что имела в виду Дара, когда говорила про кровавую луну. Есть в этом что-то неправильное, но я подавляю беспокойство и упорно иду вперёд. Вскоре между деревьями мелькает что-то серебристое. У меня отлегает от сердца, и я перехожу на бег – вернее, пытаюсь – на негнущихся ногах. У меня в кармане лежит маленькая бутылочка, которую Дара заставила взять на кухне Миранды. Всё, что мне нужно сделать, – это наполнить её, вернуться обратно к Лукасу и позволить сну унести меня прочь от всех горестей.
Когда деревья расступаются, мои тени стекаются ко мне. Я падаю на колени у пруда. Моё лицо отражается в воде, и я внезапно понимаю, что очень изменилась. Девочка, которая смотрит на меня из воды, совсем не та, что бежала из дома моих родителей. Та была нежной и ухоженной. У новой девочки по носу размазана грязь, её руки и щёки все в царапинах от веток, а пустые глаза так запали, словно нечто медленно вытягивает из неё жизнь.
Дара парит у меня над плечом, не отражаясь в стоячей воде:
– Ты просто мало спала. Скоро ты будешь здоровой, как и всегда.
Так ли это? Или это вызвано чем-то другим, тем же, что, если верить моим страхам, могло вызвать кошмары у Лукаса и Миранды? Я содрогаюсь и погружаю бутылочку в прохладную воду, потревожив девочку-отражение. Мне не понравилось, как она на меня смотрела. Было в её взгляде что-то одержимое и затравленное.
Я затыкаю бутылку пробкой и кладу её в карман. Полчища теней извиваются в ветвях. Должно быть, от истощения магия вытекает из меня и приманивает их, даже когда я не зову. Но это милые тени, которым просто хочется чуточку внимания. Я глажу их, приветственно проводя пальцами по краям, и беззвучно отправляю обратно на свои места, пожелав им спокойной ночи.
Я смутно помню обратный путь до нашего маленького стихийного лагеря. Мозг хватается то за одну тревожную мысль, то за другую, и я пытаюсь выговориться Даре, пока мы петляем между деревьев.
– Как думаешь, Лукас меня простит? – спрашиваю я.
– Простит, если у него есть хоть капелька мозгов, – отвечает она.
Я вываливаюсь на поляну, где мы остановились, и оказываюсь лицом к лицу с вполне проснувшимся и недоумевающим Лукасом. В руках у него мой мешок из-под муки: роза, ступка и пестик, которые я взяла у Миранды, лежат рядом на земле. В груди у меня всё сжимается, выдавливая воздух из лёгких.
Он находит в себе силы заговорить первым:
– С кем ты только что разговаривала?
Вопль застревает у меня в горле. Я не хотела, чтобы он узнал обо всём вот так.
– Не говори ему, Эммелина, не…
– Но я должна, Дара, – возражаю я своей тени, и Лукас вздрагивает. Больше я никак не могу объяснить содержимое мешка. Возможно, если я скажу ему, что всё это для благого дела, он меня простит. Может быть, даже поможет мне.
– Что… кто… Зачем тебе все эти вещи? – Лукас поднимает подгнившее яблоко и с отвращением роняет его обратно.
Я шагаю вперёд, но Дара ускользает и с мрачным видом замирает у линии деревьев.
– Ты знаешь, что я умею делать с тенями, Лукас. Я ткачиха теней. Но кое-чего ты обо мне ещё не знаешь. Я была напугана. Другие люди… Они боялись и смеялись надо мной из-за этого. – Мой взгляд останавливается на костре, который начинает гаснуть.
Лукас отпускает мешок:
– Почему?
Я осторожно сажусь рядом с ним, как будто он робкое животное, которое легко спугнуть.
– Моя тень.
– Эммелина, ты несёшь чушь. Зачем ты носишь в мешке все эти странные штуки?
Я завязываю узлами тени от моих пальцев:
– Моя собственная тень – живая. Она говорит со мной. И я могу говорить с ней. Всю жизнь она была моим лучшим другом. Даже когда мои родители делали вид, что меня не существует, она оставалась со мной.
Лукас отшатывается от меня:
– Как это… как такое возможно?!
– Дара, – говорю я. – Иди сюда.
– Не хочу, – обиженно отвечает она.
Я вздыхаю:
– Дара, иди сюда. Сейчас же.
Но она ускользает всё дальше, пока линия, соединяющая нас, не превращается в тонкую нить. Я могу притащить её обратно, заставить вернуться ко мне – но чем это поможет? Я не могу заставить её поговорить с Лукасом.
– Я единственная, кто её слышит. Это как-то связано с моей теневой магией. Сейчас она потерянная душа, но когда-то она была человеком.
Лукас широко раскрывает глаза:
– А что с ней случилось?
– Леди Эшлинг, – мрачно отвечаю я.
Он бледнеет:
– Значит, ты всё-таки знала о леди Эшлинг и о том, что она может делать?
Я падаю духом.
– Я же говорила тебе молчать. – Дара подплывает обратно к моим ногам.
– Я не могла тебе сказать. Дара была одной из первых жертв леди Эшлинг, и в итоге она стала потерянной душой. Но в ту ночь, когда я родилась, она нашла меня – моя магия привлекла её. Я сказала твоим родителям правду: посол леди Эшлинг, лорд Тейт, пытался убедить моих родителей отправить меня с ним. Он собирался отнять у меня мою магию. Дара сказала, что может помочь. Я была в отчаянии. Она не хотела, чтобы всё так вышло, но лорд Тейт впал в кому. Остальные, прибывшие вместе с ним, отправили за солдатами из Циннии, и тогда мы сбежали.
Лукас пятится назад, и по мере того, как с моих губ слетают слова, которые я так долго хотела ему сказать, его лицо становится всё жёстче.
