– Обычно мы здесь людей не видим, – говорит Лукас. – Путешественники иногда заходят, но уж точно не моего возраста и не в одиночку.
– Ты уверен, что твои родители не будут против, если ты приведёшь меня к себе домой?
Он качает головой, и солнечный луч вплетается в его волосы.
– Маме понравится, что в доме есть девочка, – он оборачивается через плечо и улыбается. – Думаю, иногда ей слегка надоедает, что целыми днями она видит только нас с папой.
Неожиданно для себя я смеюсь. Мне трудно представить его маму, которая будет рада видеть меня в своём доме.
Впереди деревья расступаются, открывая вид на поляну. В центре неё стоит причудливый белый домик с зелёными ставнями. Перед домом разбиты несколько клумб с полевыми цветами, а вдоль стены тянутся грядки. За ними вырисовывается небольшой сарай. Всё это так просто, мило и совсем не похоже на мой собственный дом.
– Ты идёшь? – Лукас, уже значительно меня опередивший, оглядывается, сдвинув брови, и только тогда я понимаю, что остановилась.
– Да, конечно.
Я спешу за ним, и он ведёт меня по дорожке прямо к входной двери. Моё сердце резко подпрыгивает до потолка, потому что воображение уже успело нарисовать картинку затаившихся в доме солдат, ожидающих меня. Но я вижу только весело раскрашенные стены и чую густой тёплый, уютный запах овощного супа и свежеиспечённого хлеба. Я останавливаюсь, чтобы вдохнуть поглубже, и тепло наполняет меня изнутри.
– Осторожнее, – предупреждает Дара. Я открываю глаза и вижу Лукаса, который пристально смотрит на меня.
Я прячу неловкость за улыбкой:
– Здесь такой чудесный запах!
Он тоже расплывается в улыбке:
– Это всё мама. Она готовит лучше всех! И с компрессами и бинтами она тоже отлично управляется. – Он указывает на мои руки. – Уж я-то знаю: она часто на мне практикуется.
– Лукас? – из кухни слышится женский голос. – С кем ты разговариваешь?…
В дверях появляется мама Лукаса и замирает на месте. У неё тёмные волосы, и лицо обрамляют выбившиеся из тугой косы пряди.
– Лукас, кто это? – Её голос, тихий и напряжённый, выдаёт характерное недоверие к чужакам. Она щурит пронзительные тёмные глаза, но ничто не может скрыть их сияющую теплоту.
– Мама, это Эммелина. Я встретил её в лесу. Она была служанкой, но хозяйка плохо с ней обходилась. Теперь она ищет новое место.
Мама Лукаса скрещивает руки на груди:
– Она сбежала?
– Осторожнее, – предостерегает Дара. – Очень многие уже невзлюбили тебя и твою магию. Она может попытаться отправить тебя туда, откуда ты пришла.
Моё сердце лихорадочно колотится. Это будет катастрофа! Получится, что мы зря проделали весь этот путь.
– Я не хочу навязываться. Я просто пойду дальше…
Но не успеваю я повернуться и уйти, как Лукас хватает меня за руку и вытягивает её.
– Мама, ей нужна помощь. Эммелина, покажи ей.
Я опускаю голову и закатываю рукава, чувствуя укол совести за этот обман. Ложь, пусть и с хорошими намерениями, мне не по нутру.
Когда мама Лукаса видит порезы и синяки на моей коже, выражение её лица смягчается:
– Ну, это уж слишком. Все эти благородные господа не имеют права так обращаться с другими. Можешь называть меня Мирандой. Проходи.
Она кладёт руку мне на плечо и ведёт в кухню. От этого прикосновения по моему телу бегут мурашки. У меня остались смутные воспоминания из раннего детства, когда мама обнимала меня, но это было так давно. Последнее время меня обнимала только Дара, а прикосновение Миранды куда более материальное.
Она приводит меня в кухню – Лукас идёт следом – и усаживает на стул у стола. Дара располагается прямо у меня под ногами, и я ясно вижу, как она щетинится от тревоги.
– Будь очень осторожна, Эммелина, – предупреждает Дара. – Эти люди не такие, как мы с тобой. Тебе нужно следить за тем, что ты говоришь и как двигаешься, если хочешь, чтобы они поверили, будто ты и вправду служанка.
Моё сердце пускается вскачь. Я даже не думала об этом.
– Закатай рукава, милая, – говорит Миранда, при этом складывая травы в ступку. – Лукас, пойди принеси чистой воды, пожалуйста.
Лукас посылает мне быструю улыбку и бегом отправляется исполнять поручение. Я смотрю, как его мама толчёт травы, потом перекладывает их в чашу и смешивает с глиной, солью и ещё какими-то веществами, которые я впервые вижу. Она снимает с очага чайник, наливает в смесь немного кипятка и размешивает. Затем расправляет на столе сложенную в несколько слоёв ткань и выкладывает на неё смесь. К тому времени, когда Лукас возвращается, она уже сворачивает ткань.
– Налей немного в чистую чашку, пожалуйста, – говорит она. Лукас так и делает и ставит чашку на стол рядом со мной. – Теперь, Эммелина, подержи это на каждом синяке несколько минут, а я пока обработаю твои ссадины. – Она цокает языком. – Хорошо, что Лукас нашёл тебя. С такой грязью ты легко могла подхватить инфекцию.
Я с трудом сглатываю. Инфекцию?! Мне никогда не случалось болеть, подхватывать инфекцию или получать травмы – вплоть до вчерашнего вечера, когда я отправилась в это путешествие.
Дара растекается у моих ног и сжимает лодыжку:
– Я бы тоже о тебе позаботилась.
Позже я поблагодарю её, но сейчас с радостью принимаю помощь Миранды и Лукаса. Иногда я смутно припоминаю, как в детстве ходила с ободранными коленками, но не могу вспомнить, чтобы кто-то когда-то так заботился обо мне, если не считать Дары. А ведь я чужая в доме Миранды. Что-то поднимается в моей груди, отчего глаза начинает жечь, но я смаргиваю это чувство.
Миранда промывает мои ранки, а я перекладываю компресс с синяка на синяк, как она сказала. Когда она заканчивает, я не могу не признать, что чувствую себя лучше. Даже синяки меньше ноют. Миранда встаёт, отставляет чашку в сторону и упирает руки в бока:
– А теперь, юная леди: где твои родители?
Жар моментально разливается по моему телу.
– Ври! – командует Дара, растекаясь по кухонному полу, как ползучая грязь. – Или она точно отравит тебя назад. Скажи ей, что ты давным-давно их не видела.
– Я давно их не видела, – осторожно говорю я. Это в каком-то смысле правда. Я сбежала вчера, и мне на самом деле кажется, будто прошло уже очень много времени.
Миранда вздыхает.
– Они продали тебя в услужение, да? – выдыхает она сквозь зубы. – Что же это за родители, которые отказываются от собственного ребёнка ради толики спокойствия и горстки монет! – Она садится на стул напротив меня, устремив взгляд на сына, который всё это время молчал, но изо всех сил старался помочь. – Ты знаешь, куда тебе идти?
