Он имел в виду фотоальбом.
Анжела не стала юлить – это время безвозвратно прошло.
– Из нью-йоркской квартиры, Стивен. Из твоей второй нью-йоркской квартиры. Из той, существование которой ты от меня все эти годы скрывал.
И небеспричинно.
Стивен словно зачарованный смотрел на фотоальбом, а потом своим тихим, будничным тоном произнес:
– Как ты туда проникла?
Он не отрицал – а всего лишь желал узнать, как она туда проникла.
Что же, вот он весь, Стивен: сам прагматизм и логика.
А если брать в расчет содержимое «комнаты паники», еще и клубок тайных, преступных страстей.
Потому что то, что Анжела обнаружила на страницах фотоальбомов, было ужасно.
Поистине ужасно.
– При помощи твоих же ключей, которые ты хранишь в кофейной жестянке.
Стивен долго молчал, а потом произнес:
– Надо было выбрать место понадежнее.
И это все, что он мог сказать ей?
Похоже, что да.
По крайней мере, он был честен: хотя все эти годы лгал ей.
Место было неплохое, даже очень хорошее: не ищи она ключи целенаправленно, то даже обнаружив их случайно, не придала бы этому значения.
А Стивен бы наверняка что-то придумал в оправдание, чему она бы поверила.
Ошибкой было направлять письма домоуправления второй нью-йоркской квартиры на адрес первой.
Хотя, если уж на то пошло, там письмо имело меньше всего шансов быть ею замеченным, в отличие от особняка в Лос-Анджелесе или ранчо в Неваде.
Так что Стивен вполне себе все продумал.
Вполне.
– Стивен, – произнесла мягко Анжела, хотя давалось ей это с большим трудом, – тебе требуется помощь, причем профессиональная.
Она имела в виду не только врача, но и адвоката.
Потому что бесчисленные страницы всех этих альбомов были заполнены гнусными снимками деткой порнографии.
И Стивен не только собирал эту мерзость – он и сам активно принимал в ней участие, потому что на некоторых фотографиях Анжела распознала его: нет, он был достаточно умен, чтобы не делать снимки своего лица.
Однако снимал другие части тела, которые она узнала.
Все это было ужасно, бесконечно ужасно.
– Ты так считаешь? – произнес он тихо. – Может, ты и права, однако я сам думал над этим. Многие годы думал! И пришел к выводу, что никакая помощь мне не требуется, потому что меня все равно не вылечить!
И поэтому решил предаться своим тайным кошмарным страстям.
Тем, которые снедали его все эти годы и о которых она, его жена, не имела ни малейшего представления.
Ни малейшего.
Анжела повторила:
– Тебе нужна помощь, и еще не поздно…
Хотя наверняка поздно: он был, судя по всему, не только потребителем, но и активным производителем, и участником.
И эти альбомы были только вершиной темного айсберга: где-то имелись еще и негативы. А также навороченный компьютер в «комнате паники», о содержимом жесткого диска которого Анжеле и думать не хотелось.
Не хотелось.
– Поздно, – усмехнулся Стивен. – Уже очень поздно.
Усмешка вышла кривой и злой.
Анжела задала вопрос, который мучил ее все это время после обнаружения предмета истинной страсти ее мужа.
– Зачем ты женился на мне?
Стивен не отвечал. Что же, это было тоже ответом.
– Понимаю, тебе требовалось своего рода прикрытие. И я им стала!
А ведь она любила его – и, не исключено, все еще продолжала любить: по инерции.
Попробуй разлюби в одночасье, даже если знаешь, что твой муж – педофил.
И занимается тем, что…
Что растлевает детей, по преимуществу темнокожих мальчиков. Впрочем, в альбомах были фотографии и девочек.
Поэтому-то он и выбрал ее в жены?
Анжела избегала определенных мыслей, но об одном она не могла не думать: о своем брате Никитке.
И о том, что он тоже мог попасть в руки такого вот Стивена.
В руки, из которых он не вырвался уже живым.
А что с этими несчастными детьми – неужели…
Стивен не стал отрицать, да это было бы бесполезно.
– Нам же вместе было хорошо, ведь так? – произнес он. – Более того, нам вместе и есть хорошо! Так зачем же ты все разрушила?
Разрушила – она?
А может, он сам? А может, вообще все строилось на изначально гнилом фундаменте?
– Я подам на развод. Завтра же. Ты ничего изменить не сможешь.
И пусть она мало что получит, ведь она заключила, как и советовала когда-то ушлая Регина, брачный договор, по которому ей, впрочем, в случае развода по ее инициативе доставались какие-то крохи. Но не нужны ей его деньги!
Ни доллара.
Стивен кивнул и быстро спросил, кивая на альбом:
– А… это?
Ну да, а это? Вот, собственно, и все, что его интересовало. Узнают ли другие о его криминальных склонностях.
И о тех ужасных преступлениях, которые он совершал…
Как долго – годы, десятилетия, почти всю свою сознательную жизнь?
– Это закончится. Потому что так больше продолжаться не может. Ты не смеешь ожидать от меня, что я буду поддерживать тебя или хотя бы молчать. Это преступления, более того это десятки, да что там, сотни преступлений. Эти дети живы?
Стивен впервые проявил хоть какие-то эмоции.
– Да за кого ты меня принимаешь! – заявил он, против своего обыкновения, повышая тон. – Я что, какой-то маньяк, который убивает детей?
Ну да, вот именно: маньяк. Который, быть может, и не убивает, но растлевает.
Хотя Анжелу не удивило бы, если бы и убивал тоже.
Кто-то же похитил тогда Никитку: похитил, надругался и…
И убил.
– За маньяка, который, быть может, и не убивает, в этом я не совсем уверена, однако занимается кошмарными, больными, ужасно преступными деяниями. Стивен, тебе нужна помощь. Ты должен обратиться в полицию.
Стивен гортанно рассмеялся.
– Чтобы я стал обвиняемым в «процессе века»? Чтобы все мое художественное наследие оказалось разрушенным, более того, преданным забвению? Чтобы меня упекли лет эдак на триста в федеральную тюрьму?
Ну да, примерно для этого. Причем триста – это еще самый нижний предел.
