Пациент с гордостью ответил:
– Меня – мои соплеменники из созвездия Южной Мухи! Кстати, не хочешь со мной туда отправиться?
– Что?
– Ну да, я в курсе, что Южной Мухи давно уже нет, как и Северной, и что созвездие называется просто Муха, а раньше вообще-то Пчела.
– Что?
Парень забормотал:
– Все дело в том, что когда их звездолет вылетел за мной, отмененные теперь названия созвездий были еще вполне себе действующими! – И понизил голос: – Знаешь, когда это произошло? Так и быть, я сейчас открою тебе страшную тайну!
Попытку бежать Анжела предприняла через три дня, когда поняла, что в действительности начинает сходить с ума.
Все тут было так чинно-благородно, так размеренно, так уютно.
И так безнадежно и страшно.
Она уже поняла, что, в отличие от психиатрического отделения, куда ее поместили для купирования «острой фазы», сюда ее отправили надолго.
Не исключено, навсегда.
Она пыталась вести дискуссии с персоналом, но ее и слушать никто не хотел. Еще бы, имелось же направление, подписанное добродушным доктором в белой шапочке – и все тут.
К ней не только не прислушивались: ее слова не воспринимали всерьез.
Поэтому, обойдя в течение первых двух дней парк, Анжела отыскала место, где стена пониже и плющ погуще. И душной ночью, когда все спали (впрочем, откуда-то из дальнего крыла слышались хохот и подвывания, но так было, вероятно, всегда), она, распахнув окно, вышла в сад.
Была прелестная летняя ночь. Анжела подошла к стене и, вцепившись в плющ, стала забираться наверх.
Как же все оказалось просто!
Перепрыгнув с противоположной стороны и оказавшись в незнакомом месте, она задумалась о том, куда ей сейчас идти.
И одежда на ней была неподходящая, об этом она не подумала.
Она двинулась куда-то по улице.
Через несколько минут ее нагнал автомобиль, дверца которого распахнулась.
– Подвезти? – с улыбкой спросил ее сидящий за рулем, в котором она узнала одного из медбратьев.
Анжела побежала.
Ее поймали, скрутили и, сделав сразу две инъекции, доставили обратно. И поместили уже не в ее милую комнату, а в темный бокс без окон, обивка которого поглощала все звуки: кричи не хочу.
Анжела не хотела, но все равно кричала. И, поняв, что это бессмысленно, свернулась калачиком и зас- нула.
В себя она пришла от света, который бил в глаза. На пороге бокса она заметила несколько темных фигур. На мгновение она даже решила, что это пришельцы из созвездия то ли Северной, то ли Южной Мухи (или даже Пчелы), которые все же приземлились в саду этого заведения.
Но оказалось, что это два медбрата и незнакомая ей женщина средних лет с волевым лицом.
– Вот ты где, Анжела, – произнесла она. – Потребовалось время, чтобы тебя отыскать, но я отыскала. Меня зовут Нина Ивановна, и я – дочь Ивана Демидовича. Он много мне о тебе по телефону рассказывал. Я приехала, чтобы забрать тебя к себе.
Все, что последовало за этим, походило на чудесное пробуждение после кошмарного сна. Дочка Демидыча, приехавшая в город уже после гибели своего отца, потратила много времени, чтобы разыскать девочку, о которой отец ей так много рассказывал.
Нина Ивановна, которая велела Анжеле называть ее на ты и по имени, была особой целеустремленной и себе на уме: вся в отца.
И когда они ехали в купе мягкого вагона в Москву, рассказала Анжеле о том, как нелегко было напасть на ее след.
К тому времени все было позади: и темный бокс в психиатрическом интернате, расположенном в старом парке, и детский дом № 4, лучший в регионе и награжденный орденом.
И пепелище, оставшееся от дома Демидыча.
И мертвый Валька номер один, на могиле которого Анжела так и не побывала. И Валька номер два, о котором она узнала, что тот находится под следствием по делу о хулиганстве и мелком воровстве.
Нина же приехала в город, где жил ее отец, когда ей стало известно, что тот погиб при пожаре.
– Только пожар… Он не был случайный! – заявила Анжела, помешивая горячий чай, принесенный проводницей, и не веря в то, что все позади.
Нина, отхлебывая свой, сказала:
– Я тоже так думаю. Мой отец был непростым человеком. Однако я его очень любила. В городе же его боялись, а некоторые ненавидели. Он не стеснялся ворошить прошлое и напоминать людям об их грехах…
Анжела, запинаясь, поведала ей историю своего знакомства с Демидычем, а также основную канву событий последних дней и недель.
В подробности относительно причин гибели мамы она вдаваться не стала, да Нина и не спрашивала.
Зато ее живо заинтересовала судьба пропавшего Никитки.
– Мне очень жаль, что так произошло. И с твоей мамой, и твоим другом, и с моим отцом. Но в особенности с твоим братом. Но миновало уже шесть недель…
Шесть недель с момента исчезновения Никитки!
– Я же сама выросла в этом городе и знаю, как там все устроено. Милиция ищет твоего брата, но не думаю, что найдет.
Анжела уставилась в окно, за которым проносились сельские пейзажи.
– То, что вы сами пытались его найти, конечно, хорошо, но это ни к чему не привело…
Ну, только к гибели Демидыча и Вальки. И к уголовному делу в отношении другого Вальки.
И к ее собственному пребыванию в психиатричке.
– Я говорила с родителями твоего друга, теми самыми, которые хотели взять над тобой опеку.
Нина помолчала и добавила:
– Их от этого отговорили.
– Но кто? – воскликнула Анжела, а Нина сказала:
– Прокурор города.
Ну да, конечно же, отец Зойки! Так и есть, он все организовал – у него достаточно влияния и возможностей.
– Но это даже к лучшему. Как я поняла, они решили взять над тобой опеку, поддавшись первому импульсу после гибели сына. Еще бы, ты была единственным связующим звеном. Не думаю, что тебе было бы с ними хорошо…
Анжела тоже так не думала.
– Поэтому отдохнешь у меня, в Москве, осмотришься, освоишься. И, если захочешь, останешься!
Анжела посмотрела на Нину:
– Вы это серьезно?
Та кивнула:
– Даже очень. Только называй меня на «ты». Мой отец просил меня по телефону помочь тебе, если… если с ним что-то случится. Оно и случилось.
Анжела кивнула:
– А как же Никитка? И все, что произошло в городе? Как же убийство моей мамы…
Нина горько ответила:
