Анжела заплакала, да так горько, что девица в форме стала ее утешать, а заглянувший в салон чин заявил:
– Оставь, она несовершеннолетняя. Нам отец нужен.
Анжела зарыдала еще сильнее.
– Мать замужем не была, – доложила девица.
– Ну ладно, не отец, так дядя, тетя, бабушка, дедушка! Какой-нибудь взрослый родственник имеется?
Подняв на него заплаканные глаза, Анжела простонала:
– Имеется, но я их не знаю! У меня только брат Никитка есть…
И тут, спустя столько часов после начала этого кромешного ужаса, который оказал кардинальное влияние на всю ее последующую жизнь, Анжела вспомнила о братце.
Никитка!
Никитку нигде найти не могли. Уже смеркалось, но толпа во дворе расходиться не желала. Когда прошел слух, что не только одну новую жилицу убили и ограбили (Анжела собственными ушами слышала, что «жилица теперь, стало быть, не жилица»), но и сын ее шестилетний исчез, то люди угрожающе загудели.
– Что творится, что творится! И людей посреди бела дня убивают и грабят в собственных квартирах, и дети пропадают!
Но Никитка не мог пропасть!
И тем не менее в те часы, когда он оказался один, без присмотра, он куда-то делся.
– Это все педофил, который девочек в парке в кусты тянет! Теперь и до мальчиков добрался!
– Да, да, педофил! А милиции все равно!
– И мэру нашему, и губернаторам! Что с них всех взять – евреи!
– Да что вы, и губернатор тоже? У него же фамилия украинская.
– Я вам руку на отсечение даю: еврей!
Фраза о руке на отсечение напомнила Анжеле о глубоком порезе в горле мамы.
Но было не до этого – если мама умерла (убита!) и ее тело как раз выносили под простыней судмедэксперты, то ей, как старшей сестре, требовалось позаботиться о Никитке.
Покинув «уазик», она стала опрашивать соседей. Но ведь их из этих соседей никто не знал – они всего одну ночь тут перекантовались!
Последнюю ночь в жизни мамы.
Одна из молодых женщин припомнила:
– Ну да, возился тут в песочнице темнокожий мальчик, по-нашему болтавший, как урожденный русский.
Никитка и был урожденный русский: только с темной кожей!
– А потом я своего сына на обед позвала, а темненький мальчик остался. А после обеда его в песочнице уже не было…
Больше, кажется, никто на Никитку внимания не обратил.
Воспользовавшись моментом, Анжела просто вышла со двора на улицу. Она должна, нет, она просто обязана найти Никитку.
Живого или…
Нет, конечно же, живого!
Она же знала своего любопытного братца – мог отправиться «в путешествие» по соседним, новым и посему столь завлекательным дворам.
Но во дворах окружающих домов Никитки не было. Сидели и галдели пенсионеры, лузгали семечки разместившиеся на детских качелях гопники, возвращались домой груженные сумками жильцы.
Гопники стали свистеть и улюлюкать вслед Анжеле, а та, понимая, что они информированы лучше всего, подошла к ним.
– Эй, фотомодель, хочешь поближе с нами познакомиться? Устрой нам стриптиз!
И что это всех этих гормонально неуравновешенных типков тянет на стриптиз, причем желательно черный?
– Я несовершеннолетняя, поэтому если хочешь попасть на зону за совращение малолетних и самому там стать объектом совращения, то могу устроить. Кто-то его сопровождать на зону и становиться объектом совращения со стороны тамошних старожилов намерен?
После истории с Кириллом и в особенности с преследованием со стороны натравленных на нее отцом Зойки хулиганами Анжела – при активной помощи крайне креативного Вальки – разработала тактику поведения с такими типами. По крайней мере, вербальную.
Гопники враз притихли, а Анжела обратилась к тому, который и сидел выше, и был старше, и явно являлся лидером этой гоп-компании.
– У меня пропал брат, шести лет. Никита… Никита Иванов. Мне надо его найти.
Гопник, через зубную щель сплюнув на песок, в котором днем возились детишки, отпил пивка и спросил:
– Ну, нехило. Но мы тут при чем?
Анжела продолжила:
– Это же ваши дворы, ваш квартал.
Хотя ударение надо поставить, конечно, на первый слог.
Главгопник снова хлебнул пивка из бутылки и затянулся.
– Ну, предположим.
– Так вы что, допустите, чтобы у вас дети в вашем квартале исчезали?
Один из «шестерок» подал тонкий голос:
– Тут вообще в соседнем дворе тетку замочили!
Ну да, замочили.
Анжела тихо произнесла:
– Это моя мама. А теперь и брат пропал. Больше у меня никого нет.
Отшвырнув щелчком окурок, главгопник произнес:
– Ни хрена себе! Не гонишь, девка?
Анжела махнула рукой. Ну да, что она хотела от этих дутых «крестных отцов» грязных провинциальных дворов.
Она пошла, а главгопник самолично нагнал ее.
– Мы ж не звери, с детьми связываться – самое западло. Может, он потерялся?
Анжела устало вздохнула:
– Может.
А может, и нет. Разговорчики о педофиле, который тянет девочек в кусты, не выходили у нее из головы.
И парк, в котором сей изверг пытался заполучить в свою власть соседскую внучку, ту самую, которая называла Анжелу черной обезьяной, был под боком.
– Ну что, поможем девке?
– А что нам с этого обломится? – квакнул кто-то, а главгопник дал этому умнику увесистый тычок.
– Трусы твоей бабушки! Ладно, расскажи, как зовут, может, фото есть?
Фото было, но не с собой, а в вещах на съемной квартире, заполоненной теперь милицией.
– Он… Он, как и я, не белый… – запнулась Анжела.
– А у тебя батя негр или метис?
Кто-то снова получил от босса тычок.
– Ему шесть лет… недавно исполнилось… В следующем году в школу пошел бы…
Интересно, в каком городе?
И Анжела зарыдала.
Надо отметить, что гопники оказались вполне себе джентльменами, хоть и из песочницы с окурками и шелухой из-под семечек. Один даже платок выискал, пусть и ужасно грязный и пропахший табаком.
– Значит, так, красотка, сделаем, что можем. Людишек потрясем, кто-то всегда что-то видел. Найти братана тебе не обещаю, но усилия приложим. Мамой клянусь!
От упоминания мамы Анжела, немного успокоившаяся, зарыдала вновь.
