— Сегодня пойдем на Ведьмин Яр. Прямо сейчас. Немедленно!
И вновь захохотал.
Глава 3
Пистон
— А вы что думали, что тут будут с вами цацкаться? — злобно ухмыльнулся Шмыгаль. — Нет, девочки и мальчики, Школа закончилась. Это — кадетский корпус, отсюда выходят настоящими воинами. Или выносят в гробах. Здесь я вас перекую в гвозди. Взгляните на себя прежних в последний раз. Запомните, какие вы жалкие, сопливые. С этого момента вы будете только преображаться, причем в лучшую сторону.
— Не хотел бы я такое преображение, — прошептал Иосиф, кивая в сторону, где разгружались побитые воины.
Вид у тех и в самом деле был не лучший.
— Кто это сказал?! — дернулся Шмыгаль. — Кто это такой умный? Крысеев, ты?
Тот покачал головой.
— А кто?
Зауряд-поручик принялся обходить ряды, внимательно глядя на каждого.
— Запомните, утырки. За каждое сказанное вами слово я буду спрашивать. Если что-то сказал — будь готов ответить за свои слова. Причем сполна, может даже, разбитым носом или выбитым зубом. Понятно говорю?
— Так точно! — дружно крикнули мы.
— Вот и отлично, — удовлетворенный таким слаженным ответом, кивнул Шмыгаль. — Только вот Ведьмин Яр повидать все же придется. Ну что, наложили в штаны? Это правильно, место там и в самом деле ведьминское, земля кровью напитана так сильно, что ничего уже там не растет, ни цветы, ни трава. Ну, что замолчали, салаги?
А что тут можно было сказать? Никто умирать в первый день пребывания в кадетском корпусе не хотел, вот все и молчали.
— Расслабьтесь, пацаны, — произнес кто-то.
Я обернулся. Это был один из тех, кто приехал на грузовиках — невысокий паренек моего возраста. Под глазом у него красовался огромный «фингал», лиловый, опухший, не давая самому глазу даже открыться.
— Расслабьтесь, Шмыгаль не имеет права отправлять личный состав на полигон категории «А» и на Ведьмин Яр.
— Петров! — крикнул Шмыгаль. — А ну пошел в корпус! Или я тебе два наряда вне очереди быстро нарисую под вторым глазом!
Петров презрительно фыркнул в ответ, но в корпус пошел.
Эта новость о том, что испытания на сегодня отменяются, немного разрядила и без того нервозную обстановку.
Шмыгаль злобно цокнул, передернул плечами. Потом сказал:
— Ладно, сегодня поход за смертью отменяется. Но как отправитесь на Ведьмин Яр, то молитесь — возможно, именно вы оттуда не вернетесь, — крикнул он вслед, кивнул на каталки, закрытые простынями.
Было видно, что там лежали люди. Все поняли — про молитву Шмыгаль говорил не в переносном смысле.
* * *
Кадетский корпус состоял из нескольких зданий. Одно, центральное — учебный корпус. Два слева, серых, похожих на тюрьму, «Пуля» и «Штык» — мужские общежития, и одно справа, прямоугольное — женское, называемое второкурсниками «ЦПХ». Что это значило, я не знал, но кто-то подсказал, что буква «Ц» означает «центральное», а «Х» хранилище. На счет буквы «П» версии разнились. Начиная от «полковое» и заканчивая совсем уж непристойным словом.
Меня, Иосифа, Бульмяка и еще несколько сотен ребят разместили в самом крайнем слева общежитии, называемом «Пуля». Я с друзьями попал на третий этаж. Крыса разместился в том же здании, но жил на этаж выше. Нас он сторонился и вообще делал вид, что мы ему незнакомы.
Это поведение было странным, но я предпочел думать, что это связанно с последними событиями, когда Архитектор прорвался через него в этот мир. Все-таки не каждая психика выдержит это. Вот поэтому Крыса так и спасается от этого, уйдя в себя.
Четыре этажа. Каждый этаж по три коридора, двадцать пять комнат в каждом коридоре. В каждой комнате по двое. Всего шестьсот человек в одном общежитии. Но «Пуля» считался самым маленьким. Вторым по количеству проживающих был «ЦПХ», там насчитывалось около восьмисот постояльцев. «Восемьсот сочных, изнывающих от желания и мужской ласки самок!» — как говаривал мой сосед Пашка Егерь. Но просто так попасть туда было, конечно же, невозможно. Там стояла довольно хитрая система охраны и всех пойманных в лучшем случае отправляли на гауптвахту. Однако обычно просто отчисляли с черным билетом, наличие которого гарантировало, что никогда ты больше на государственную службу не попадешь.
Распределял кадет не комендант, а сам Шмыгаль, но делал это спустя рукава, однако оригинально. Он приказал всем рассчитаться на «первый-второй».
— Все, кто первые — выйти вперед и сделать один шаг в левый бок. Теперь ваш сосед дышит вам в спину. Знакомьтесь. И по комнатам. Отбой.
Мы все. Облегченно выдохнув, двинули по своим комнатам.
Мне выпало жить с Пашкой Егерем.
Наше знакомство прошло довольно странно. Едва я, уставший и изнемогающий от боли в ногах после испытания, которое устроил нам Шмыгаль, ввалился в свою комнату, как Егерь спросил:
— Эй, парень, в «волоха» играть умеешь?
Именно так, без всякого приветствия.
— Что такое «волоха»? — устало спросил я.
Егерь аж вскочил с кровати. Ты что, не знаешь что такое «волоха»?! Да это же… Проше показать. Пошли!
— Куда?
— Пошли-пошли.
Он скинул тяжелый рюкзак прямо на кровать, уверенно двинул из комнаты.
Я хотел отказать ему, но он шел так уверенно, что я невольно направился за ним.
— Я второгодник, — произнес он, быстро топая вперед — я едва его догонял. — Кстати, меня Пашкой Егерем зовут.
— Александр Пушкин, — представился я.
— Я второгодник, — повторил тот.
— Как это?
Я с трудом представлял, как можно было остаться тут на второй год. Обычно неуспевающих отчисляли.
— Батя заплатил, — пояснил Егерь. — Вот меня и устроили. Батя хочет, чтобы я военным был, как и он. Только я все равно учиться не хочу. А в «волоха» играю на втором. Там должен быть Пистон и Леха Зебра, Мендельсон и, возможно, Черный.
— Кто это такие? — не понял я.
— Это легендарные личности! — с придыханием ответил Егерь. — У них по сотне очков. Они обули самого Тертого, когда тот еще тут учился.
Мы спустились на второй этаж, зашли в дальнюю от лестницы комнату.
Внутри было накурено, темно, играла музыка — как-то незамысловатый рок.
Я огляделся. Там, где должна была стоять одна из кроватей, находился стол. За ним сидело пять человек. Еще больше стояло вокруг — смотрели за игрой.
Визгливый жидкий голос то и дело оглашал:
— Лови ведьму! Куда вне очереди хватаешь? Ведьму! Ведьму на костер!
— Ага, Пистон играет! — на слух определил Егерь.
