Об этом всем мне успела рассказать Смит аудиосообщением, пока я ехал туда. Она также пообещала узнать кто именно будет нашим командиром и сказал, что вышлет по нему всю имеющуюся у нее информацию.
Мы подъехали к серому зданию и я понял, что это точно будет не Школа. Решетчатые заборы под два метра высотой, за ними никакой зелени, все сплошной асфальт, по которому маршировал строй парней. Сам кадетский корпус представлял собой огромное раскинувшееся здание, в четыре этажа и несколько отделений, соединенных с собой кирпичными перемычками. Никакой роскоши и мраморных статуй. Серая штукатурка, белый кирпич, черный асфальт.
Я вышел из машины, взял свои вещи.
— Кто такой? — угрюмо спросил охранник на проходной.
Я представился.
— Проходи, — кивнул тот, найдя мою фамилию в списке.
Я вошел внутрь.
На малом плацу, расположенном слева от самого корпуса, стояла толпа. Я понял, что мне туда и кисло побрел ко всем. Довольно скоро нашел среди толпы Иосифа, Катю, Тамару и Бульмяка.
— Учится вместе будем? — спросил я, поглядывая на девушек.
— Нет, — так же кисло ответила Катя. — Женское отделение в другом конце. Общие только занятия, и то не все.
— Не переживай, — шепнул Иосиф. — Будем втихаря встречаться гд-нибудь, у меня тут знакомые ребята есть, можем через них чего покрепче заказать.
— Ага, как же! — хмыкнула Катя. — Если поймают знаешь что будет? На восточные рубежи сошлют!
— А что там? — пробасил Бульмяк, явно не следящий за новостями.
— Горячо сейчас там, — хмуро ответила Катя. — И есть большой шанс выхватить пулю в спину. Или в лоб.
Это еще больше добавило к моему и без того плохому настроению черных красок.
Я начал осматриваться, вглядываться в лица. Довольно скоро увидел Крысу, он стоял поодаль от всех. Все такой же, с кривым носом, но вот взгляд потухший.
Я кивнул всем остальным:
— Вон Крысеев.
Крыса поднял на нас взгляд. Я приветственно кивнул — все-таки пережили вместе тяжелые мгновения, а это, как говорят, сплачивает. Но Крыса сделал вид, что не узнал меня, от чего мне стало противно — словно потрогал слизняка.
— Некоторых жизнь не меняет, — фыркнула Катя.
— Добрый день! — крикнул вдруг зычный громкий голос и к нам вышел коренастый мужичок.
Одет он был в военную форму, без погон. Лицо его было квадратное, словно накрошенное поваром-неумехой — глаза разные, одно с прищуром, другое навыкат, нос смотрит в бок, рот как шрам, разделяет щетинистый подбородок. Незнакомец не внушал доверия и представлялось, что он служит тут, в кадетском корпусе, каким-нибудь палачом.
— Сказал добрый день! — рявкнул он и толпа нестройно начала отвечать ему. — Какой ужас! Значит так, утырки. Меня зовут зауряд-поручик Шмыгаль Семен Семенович. Я вам тут и папа, и мама. И я буду делать из вас людей. Кадет должен стрелять как ковбой и бегать как его лошадь. Так вот я сделаю из вас и ковбоев и лошадей. Всем все понятно?
Толпа вновь что-то промычала.
Шмыгаль сморщился. Начал дежурно говорить:
— Кадетский корпус имени Михайлова — это частично полный пансион. И это вам не Школа. Тут вы будете жить месяц. Потом только можно будет посетить дом. Но только на один день! А дальше — учеба, тренировки, еще учеба, и марши, марши, марши, — Шмыгаль хитро улыбнулся. — Вам понравится. А если не понравится, то три наряда вне очереди. Всем все ясно?
Собравшиеся нестройно что-то защебетали.
— Не слышу? Что за баранье блеянье? Нужно говорить «так точно!». Понятно?
— Так точно!
— Не слышу!
— ТАК ТОЧНО!
— Вот и хорошо.
Шмыгаль достал бумагу из внутреннего кармана кителя, развернул ее, подслеповато щурясь, начал читать. Потом, прочитав, посмотрел на собравшихся.
— Значит так. То, что вас определили сюда сам Император Алексей Иванович еще не делает вас какими-то избранными или неприкасаемыми. Для всх правила одинаковы. Для вас — тем более. Так… — Он сосредоточенно потер пальцами переносицу. — Где тут список фамилии? Ага, вот он!
Он принялся делать перекличку, на каждую фамилию придумывая обидную рифму:
— Бульмяк — полбу хреном шмяк!
— Петров — без штанов!
— Куприн — в штанах блондин!
— Гордеев — сын лакеев!
Кто-то хихикал, кто-то молчал, испытывая стыд за недалекого зауряд-поручика, кто-то — в основном, кого уже успели назвать, — едва сдерживался и сжимал кулаки.
Мне же было безразлично. Я понимал, что таким способом он просто пытается понять уровень выдержки поступивших новичков и понять кто из нас самый слабый.
— Крысеев — экспонат туалетных музеев!
— Заткнись! — внезапно ответил Крыса и толпа тут же затихла.
— КТо сказал? — рявкнул Шмыгаль, пробежавшись взглядом по рядам. — Крысеев — вышел из строя! Я сказал вышел!
Крыса шел в развалочку.
— Ага, значит смелый самый? Ну так вот что я тебе скажу, Крысеев. ДУмаешь, что твой род поможет тебе? Думаешь, если есть власть, то ты тут крутой, да? Только вот не так все немного.
Шмыгаль подошел ближе к Крысе и вдруг резко выкинул руку вперед, нанеся тому тяжелый удар в живот.
Крыса охнул, согнулся пополам.
— Вот что тебе нужно знать, Крысеев. Я — человек военный, у меня желтая полоска. И твои замашки аристо на меня не распространяются. Нет у тебя на меня власти, сынок. Усек? Вот и хорошо, а теперь возвращайся в строй, Крысеев — экспонат туалетных музеев!
Унижение продолжалось еще долго, пока вдруг мимо нас не проехали пять грузовиков. Они остановились на большом плацу и из них начали выгружаться солдаты.
Но их состояние…
Каждый был в крови, головы кое-как забинтованы, хромые и едва передвигающиеся, кто-то на носилках, некоторые носилки были полностью закрыты простынями, еще больше распаляя воображение и нехорошие мысли. Солдаты стонали, кто-то в истерике плакал, кто-то молчал, смотря в одну точку. Казалось, они только что повстречали самого дьявола и заглянули в самые бездны ада.
— А это еще кто такие? — испугано спросила Катя, глядя на раненных.
— Это с Ведьминого Яра приехали, — испуганно шепнул кто-то из задних рядов. — Я слышал, мне рассказывали, что оттуда стабильно по пять-шесть трупов привозят после каждого учения. Самое страшное место, которое тут только есть.
— Ну, что смотрите? — рявкнул Шмыгаль. — Живо в общежитие — переодеваться и на выход, — он кивнул на раненных. — Это мясо отслужило свой срок. Теперь и вам пора!
И зычно рассмеялся. А потом вдруг резко остановился и совсем по звериному зарычал:
