Восстановить дыхание. Найти точку сборки. Постигнуть свое единство.
Только вот с последним было сложно. Я находился в чужом теле и видимо еще не мог до конца с этим смириться, хоть и прекрасно себя чувствовал. Разум — коварная штука. Все новое он воспринимает в штыки.
Я чувствовал, как холодными нитями по моей сути тек Дар. Необычное ощущение, не похожее ни на что другое. Даже потоки эира функционировали не так. И вообще это было нечто иное. В этом мире Дар, который я уже успел опробовать множество раз, и в самом деле ощущался как некая магия.
Но понимал, что это не так. Какие-то не исследованные участки мозга и нейронных связей. Что-то, до чего еще не дотянулась могучая рука науки.
Дар можно было прокачать. Об этом говорили учителя в Школе, об этом твердил мне и Аматару. Причем не обязательно для этого использовать силовые нагрузки. Медитация — еще один инструмент, причем весьма мощный.
Я ощущал, как невидимые линии едва заметно трепыхались, подрагивали в такт биения сердца. Они и представляли интерес для адепта, который занимался прокачкой.
Погружение. Концентрация. Преодоление.
Дар… невероятное, удивительное свойство некоторых организмов этого мира. Кто-то мог рождать огонь, кто-то — управлять ветром, кто-то — создавать порталы. А кто-то, такие как я, гасить другие Дары.
И этим Даром хотел обладать Архитектор.
Внезапная догадка заставила даже сбиться дыхание и вынырнуть из глубинных слове медитации.
Сам по себе этот Дар не представлял для Архитектора интереса. Зачем он ему? Гасить другие силы? Не лучше ли создать свою силу, которая способно победить все иные?
И я вдруг понял. Мой Дар можно использовать иначе. Он поглощает другие Дары. Но куда их девает? Накапливает? Прячет? Уничтожает?
Поэтому я и чувствовал себя так паршиво, когда использовал свой Дар. Чужие силы бунтовали во мне, пытались вырваться, поэтому и создавали такие неудобства. А значит чужое не пропадает. Сразу не пропадает. Остается. А значит…
— А значит я могу использовать чужие Дары, — прошептал я пораженный.
От неожиданного вывода, к которому пришел, я даже привстал с места.
Вот зачем я понадобился Архитектору. С помощью моего Дара он сможет забрать все чужие силы и использовать их, словно они его.
С трудом восстановив дыхание и заставив сердце биться спокойней, я опять погрузился в медитацию. Нужно было понять, как сделать так, чтобы чужие Дары стали моими.
Вновь концентрация, кристальная, чистая. И вновь линии внутренней силы, в которых и зарождался Дар. Теперь же стало и понятно, почему они источают холод — таким образом они справлялись с появлением чужой поглощенной силы, которая имела всегда горячую суть.
Невероятная сложность природы! Удивительная и непостижимая.
Что-то промелькнуло на самом периферии зрения, какая-то серая тень — словно ответ на вопрос. Я попытался уловить ее, но вдруг громко и противно лязгнула дверь камеры, выводя меня из сосредоточенности.
Я открыл глаза, глянул. Охранник.
Он зашел внутрь. Звякнул ключами, сказал:
— Пушкин, выходи.
Упрашивать меня не пришлось.
Следуя по коридору, я размышлял что будет дальше — опять допрос или есть надежда что меня отпускают?
Вновь вонючая комната. И Руднев там, словно и не выходивший оттуда, все в той же одежде, с сигаретой во рту.
— Это был печатник дома Дантесов, — хмуро произнес Руднев, без всяких приветствий. — Его зовут Алекс Руто.
— Дантес? — переспросил я, усаживаясь на стул.
Теперь стало понятно, что означает та буква «Д» с вензелями на прикладе оружия.
— Был под их крылом, — уточнил следователь, делая упор на первом слове. — Я связался с домом, они сказали, что давно отказались от него.
— Почему?
— Сказали, что Алекс Руто не соответствовал их требованиям, часто нарушал Устав и вообще был психически не здоров. Так что за него они не несут никакой ответственности, он сам по себе. Даже отказную бумагу показали, еще в прошлом году выперли его.
— Бумагу они теперь любую нарисовать могут, — задумчиво произнес я.
— Думаешь, это выгодно Дантесам? Они напрямую никак с вами не конфликтуют, да и интересов у вас общих нет.
— Но и версия о том, что свихнувшийся Руто просто так захотел меня убить тоже слабая. Ему нужно было меня выследить, оборудовать место для обстрела, оружие найти. Одному человеку это организовать трудно.
Руднев угрюмо молчал. Они и сам прекрасно понимал то, о чем я сейчас говорил.
— А что-то по черной «волге» известно? — осторожно спросил я.
Следователь покачал головой.
— Ни номеров, ни лиц. Отследить тоже удалось лишь до Купринской улицы, там он потерялся в трущобах.
Я сжал кулак. Спросил:
— Так я свободен?
Руднев ответил не сразу. Пока не докурил до конца, молчал. Потом, потушив сигарету, произнес:
— Да. Свободен. Но это не значит, что подозрение с тебя снимается. Я слежу за тобой, Пушкин.
— Надеюсь также пристально вы будете следить и за черной «волгой», — ответил я, заставив Руднева злобно фыркнуть.
Я вышел из отделения, двинул к машине, в которой ожидал водитель.
— Федор Иванович не смог приехать, у него совещание в Думе, кажется, с самим Императором. Но он волновался, сказал, что в первый же момент, как только получится, явится сюда.
— Поехали, — сказал я, попутно написав отцу короткое сообщение, о том, что со мной все в порядке и что я еду домой, я приказал, несмотря на поздний час, водителю гнать к Кате.
* * *
Катя встретила меня удивленным взглядом — не привыкла, что к ней в гости ходят парни. Даже Иосиф и вся компашка не ходили к ней, предпочитая встречаться в «Сбитне» или в других подобных помещениях.
— Пушкин, ты чего? Адрес Школы забыл?
— Нет, не забыл. Нужно поговорить.
— Ну давай, — растерялась та. — Зайдешь внутрь?
— Давай поговорим лучше на улице.
— Так ты поговорить?
— Ну да, — растерялся я. — а ты что подумала?
Катя хохотнула.
— Ты всегда словно снег на голову сваливаешься. И то тебя прикрыть надо с алиби, то сопровождать на дуэль, на который тебе угораздило ввязаться. Вот и сейчас я подумала, что случилось что-то такое.
— Ну, близко к этому, — улыбнулся я. — Но я только поговорить.
Катя вышла.
Мы прошлись вокруг ее огромного дома, зашли в вишневый сад.
— Что случилось? — спросила девушка, видя, что явно что-то не так.
