Закрыв дверь изнутри, я села на пол у стенки и громко ревела. Я сама была в этом виновата! Вымаливать прощения у самой себя – дело неблагодарное. Оставалось только надеяться, что Герман сможет заглушить голос моей совести.
12.30.
За дверью послышались шаги.
– Ян, открой, – просил Ваня.
– Зачем? – всхлипнула я.
– Пойдем на обед.
– Мне надо побыть одной!
Он послушно оставил меня. Я легла на полу, обняла колени и продолжила самобичевание.
13.17.
Я боялась спуститься вниз, но продолжать гнобить себя и обвинять во всех смертных грехах – сил уже не было.
В коридорах было пустынно. Я прокралась в кухню и попросила стакан воды. Повариха, с которой мы теперь общались довольно дружелюбно, подала мне его и узнала, что со мной случилось.
– С пациентом проблемы… – выпивая залпом воду, пожаловалась я.
– Так плачут только из-за мужиков… Влюбилась что ль? – догадалась она.
Я только кивнула в ответ. Она по-матерински обняла меня.
– Господи, из-за этих уродов ещё плакать! Не стоит он твоих слёз!
13.26.
Я поблагодарила повариху и направилась в палату. Глаза и щеки у меня всё еще были мокрыми.
Вани в помещении не было. Он ушел в комнату для персонала.
Я прошла к окну и села за стол, стараясь не смотреть на Германа, взгляд которого я чувствовала на себе.
– Прости меня, – раздался его голос, – ты не виновата.
Я с трудом изображала обиду, но потом не выдержала и переместилась на пустую кровать рядом с ним.
– Ты пообедал? – заботливо спросила я.
– Нет. Компот выпил и всё.
– Почему?
– Кусок в горло не лезет… Ты плакала? – заметил он, слегка подавшись вперёд.
Я отвернулась.
– Нет, – ответила я.
– Врешь.
– Вру.
Я села рядом и обняла его.
– Будем смотреть кино? – спросила я.
– Включай.
Я спрыгнула с кровати, открыла ноутбук, запустила фильм. Задернув шторы, я поставила компьютер в изножье и вернулась в изначальное положение.
«Разрисованная вуаль…»
Спать днем мы сегодня не будем.
15.40.
– Тебе понравился фильм? – спросила я, когда на экране засверкало слово «Конец».
– Тяжелый. Предательство, измена, потеря…
– Я всегда осуждала главную героиню… Знаешь, в книге написано лучше.
– Ты читала?
– Да.
20.54.
День прошел как обычно. Мы погуляли в саду, потом поужинали. Признаться, мне с трудом удалось его уговорить.
Вечером он погрузился в воспоминания о своем отце. Я с интересом слушала его рассказы о моментах, которые они проводили вместе.
Мне казалось, что сейчас самое время спросить его о том, что терзало меня уже больше недели. О его детстве и о том, что же произошло на самом деле тогда, двадцать лет назад, опуская подробности школьных фантазий моих одноклассников, которые рассказывали ужасы о мальчике, что сошел с ума.
– Зачем тебе это знать? – без особых эмоций уточнил он.
– Мне это нужно, – призналась я.
– Ладно, – согласился он, – слушай.
Я поудобнее села на кровати, внимательно глядя на своего собеседника.
– Когда мне было пятнадцать, я учился в школе… науки мне давались нетрудно. У нас была преподавательница, в которую все поголовно влюблялись. Она была чуть старше тебя, но довольно строга и даже жестока. Я её ненавидел, несмотря на окружающие меня «ахи и вздохи». Мои друзья вечно отвешивали ей нелепые комплементы, на которые она реагировала довольно равнодушно, но после уроков оставляла малолетнего кавалера «для беседы о его поведении», а за спиной они обсуждали детали близости с ней, которую они представляли себе в своих самых запретных фантазиях. В моем классе учился мой… друг, правильнее сказать, а еще девчонка. Она была отличницей и очень расстраивалась из-за плохих оценок, потому что родители ее били.
Он посмотрел на меня.
– Что? – не выдержала я его пристального взгляда.
– Ты действительно хочешь знать всё?
– Конечно.
– Не для твоих невинных ушей эта история.
– Герман, я учусь в медицинском.
– Что ж… – согласился он и продолжил. – Это был пасмурный день. Я пошел в учительскую за журналом, но остановился у двери и подслушал разговор учительницы с нашей отличницей. Она говорила, что за всё нужно платить, и даром свои оценки она не заработает, иначе преподавательница отправится к её родителям и расскажет небылицы о плохой учебе их дочери. Тогда я понял, что отличница доносит ей какие-то подробности о наших разговорах, о том, как парни из моего класса обсуждают её за спиной, проще говоря, «стучит» на своих знакомых. Конечно, как порядочный человек, я должен был сообщить об этом своим друзьям, но, посчитав, что они сами виноваты, я решил не вмешиваться. Через пару месяцев я уже и думать забыл про тот случай. Если бы не новые обстоятельства… Я со своим другом остался в классе убираться после уроков. Когда мы помыли полы, я пошел выливать воду из ведра и проходил мимо открытой двери учительской. Оттуда доносились странный звуки. Я заглянул внутрь, а там мой знакомый, который учился в параллельном классе… Как бы это помягче выразить? Ублажал эту молодую учительницу. Я был замечен. Началась погоня. Я забежал обратно в класс, схватил своего друга, и мы вместе выпрыгнули в окно. Благо был первый этаж. Однако, была зима, и мы в школьной обуви побежали по улице. В этот же день я всё рассказал маме. Она подняла этот вопрос на собрании, но её убедили в том, что этого не было, а то, что я видел – всего лишь мои фантазии. Меня отправили к психиатру. Когда разбирались в этом деле, то у моего друга спросили – видел ли он лично то, что рассказывал я. Он сказал «нет». Меня признали психически больным, и с тех пор… я нахожусь в клиниках.
– А что произошло потом со всеми участниками истории?
– С ними…всё было как обычно. Одного меня вычеркнули из жизни, отрезали, как ненужный орган.
– Позволь задать ещё один вопрос…
– Тебе недостаточно всего того, что ты узнала сегодня?
– Последний, честно.
– Хорошо, – сдался он.
– Почему ты проявлял агрессию, находясь в клиниках, ведь если бы ты этого не делал, тебя бы давно уже выписали?
– Ты представляешь, что значит «быть пациентом психбольницы»? Это, когда каждое твое слово расценивают, как приступ бреда. Когда ты пытаешься рассказать правду – в каждой букве видят ложь. От безысходности, в надежде вырваться ты бросаешься на сотрудников, чтобы хоть как-то избежать участи умалишенного. Вот только здесь эти трюки не проходят, а я понял это слишком поздно. Это такое же состояние, когда тебя привязывают к операционному столу, утверждают, что развилась гангрена и собираются отрезать конечность, доказывая с пеной у рта, что, если этого не сделать, ты умрешь уже завтра от заражения крови. Вот, что такое безысходность!
