И сейчас я наблюдаю за Луной, приглаживающей щёку, по которой успел ударить умирающий. Сквозь приоткрытую дверь комнаты, в которой я нахожусь, женщина видит зеркало. Приближается. Отделяет нас только бордовый полог. Луна отбрасывает его и взглядом встречает Бога Смерти: пугается, отдёргивается и позволяет ругнуться.
– Вы как всегда вовремя! – без осторожности бросает она, взирая на мою неподвижную фигуру в кресле.
– Смерть всегда является в положенный час.
Луна пятится и затем, словно бы оправдываясь, восклицает:
– Я не хотела всего этого, поверьте…
– Знаю, – перебиваю я, дабы усмирить молодой пыл. – Знаю, для чего вы это делаете. Без причины – для насыщения кровью или обуздания неконтролируемой власти и ярости – вы бы не прибегли к такому. Я знаю вас как человека.
– Значит, – подхватывает Луна, – понимаете, что оглашение произошедшего здесь в кругах пантеона приведёт к моей неминуемой гибели.
– Обижаете.
На то юная богиня улыбается. Так расслабленно, наивно, почти по-детски, и я проклинаю век, в котором она явила себя свету, ибо свет этот вынудил её пойти на подобные жертвы, а в ответ одарил исключительной скорбью и многочисленными утратами.
– Вы, получается, с самого начала выступления?
– Получается, – соглашаюсь я. – В первом ряду было свободно.
– На бис не вызывайте.
Досадная улыбка режет лицо. Луна в очередной раз поймала себя на мысли, отчего Хозяину Монастыря предпочла Бога Солнца. Первый поучал скупости мира и обнажал его уродства, второй же укрывал и защищал от них. Помню, как в один из вечеров на приёме у Бога Жизни, упомянутая троица едва не столкнулась. Хозяин Монастыря настигал, а Бог Солнца уводил; первый думал исключительно о себе, второй же – о спутнице. Первый закусил оливкой выпитый коктейль, второй раскусил очаровывающую его женщину и укусил подставленное ею плечо; Луна засмеялась и в ответ попыталась ухватить мужчину за ворот накрахмаленной рубахи – тот уловил милый жест и притянул счастливую в объятия. Каждый получил заслуженное: девочка оказалась справедлива, вынося своё решение. Бог Солнца был хмур и несчастен, а с появлением жены вспомнил о позабытых улыбках. Когда-то он был дерзок и груб, раскован и скандален, а потому нынешний его вид вызывал у иных гостей эмоциональный разлад. Проворный повеса остепенился и связал ускользающее на веку время с послушницей, что оказалась последней, к кому он прибыл в Монастырь.
Помнится, уже будучи в статусе «супруга» (а именно в первые месяцы ужимок и скромных речей в поместье, когда Луна избегала компаний или старалась услужить), Бог Солнца посмотрел на покладистую жену, поведал о спешно явившихся делах, загрузился в авто и помчал в сторону борделя. Хозяин Монастыря не оставил бы друга скучающим: непременно угостил напитками, сплетнями и послушницами. Но – резкое осознание – то могло ударить по репутации жены (особенно в глазах самого Хозяина Монастыря, ведь Гелиос желал неопытной девочке благ и вступился в её спор с Отцом только чтобы уберечь от грязи, в которой самостоятельно ступал с младых лет). Бог Солнца остановил машину, обдумал ситуацию, развернулся и поехал обратно в поместье. Молодость научила его, что голод пройдёт, а вот набранная в рот грязь ещё долго будет поскрипывать на зубах.
Помнится, однажды Бог Солнца сказал своей сестре Джуне (с которой у него были особые отношения): «Ты боишься не чувств, а их последствий. Найди же в себе силы перебороть приземистый страх, дабы вкусить высшее». Сам же этим советом воспользовался не скоро…
А я смотрю на его жену. Ныне – вдову, что без опеки супруга окунулась в людской смрад характеров, от которого он её выгораживал и покрывал. Хозяин Монастыря придерживался обратных взглядов: пускай провалится, покрепчает и выплывет. Замечу по скромному мнению, что проявлением истинных чувств была позиция Гелиоса. Просчёт заключался в том, что он утаил особу и жадно надкусывал, не позволяя (хоть раздумывая о том) младой видеть мир.
– Я ничего не чувствую, – исповедуется Луна.
– Лжёте. Себе, а потому и мне.
Женщина с досадой смотрит.
– Ничего не чувствовать, – говорю я, – вы будете позже. Сначала – всё и очень остро; когда отпустит – станет легче и это покажется вам лучшим чувство на свете. Не торопитесь. Будут ещё.
– Хочется верить.
– Мгновением ранее вы цитировали – не дословно, конечно – фрагмент из одной книги (про адреналин и реакцию мозга на получаемые импульсы), и не могу не прокомментировать, добавив свою мысль оттуда же. Ситуация с вами называется психическим онемением – как немеют конечности, так и способны нервные окончания; организм, понимая, что может не вынести болевого шока или эмоционального потрясения, обрубает эти самые контакты. Ваша позиция, Луна, есть защитный механизм, я понимаю. Ваше тело само желает оградить вас от внешних вмешательств и возможного стресса.
Женщина скалится и спрашивает отстранённо:
– Для чего это говорить?
Улыбаюсь ей:
– Когда пожалуют чувства, не бойтесь их. Чувства надобно чувствовать, а не подавлять.
– Какой дельный совет человеку, воткнувшему в горло другому кинжал.
Она противится знаниям и истинам; то естественно для молодых лет. Намерения и цели её поступков не оправдывают их нисколько, но юная богиня сыскала милости не только у двух граней упомянутого ранее треугольника. Решаю сменить тему беседы.
– Меня удивляет, что вы не спросили у этого человека, – я киваю в сторону павшего Бога Мира, – его намерений: на что он рассчитывал, когда затевал покушение на хозяев Монастыря?
– Да как-то не до этого было, – швыряет Луна и в момент прикусывает язык; понимает – то прозвучало резко, насмешливо и недостойно. – Я надеялась спросить у вас. Вы всё мне расскажете, сомнений нет.
Смеюсь и отвечаю:
– Любая информация имеет свою цену.
– Ваша валюта мне всего милей.
Покидаю кресло и ступаю к женщине: она боязливо, хоть вида и не подавая, принимает прикосновение. Стираю с её щеки кровь, благодаря которой она углядела зеркало в соседней комнате, поспешила и встретила меня. Благодаря которой пришла в чувства, едва почуяв бегущую по лицу струйку.
– Богиня, – обращаюсь к молодому сердцу, – я, не побоюсь напыщенности слов, единственный, кого не стоит опасаться. Конкретно вам.
– Охотно в это верю и потому не покидаю место преступления.
– Я ваш друг.
– То взаимно.
В глаза не говорит; взгляд её скоблит пространство над моим плечом; смущение пляшет на губах. Если бы хоть один бог знал, отчего губы смертных так притягательны: ими хочется любоваться и их хочется касаться. Луна угадывает мои мысли (не так она проста для смертной) и медленно отступает.
– Спасибо вам, – напоследок теряет женщина. – Была рада увидеться, Бог Смерти. До встречи.
