Несколько секунд мы, оторопев от неожиданности, молча смотрим друг на друга. Потом он переводит взгляд на Игоря. И как же меняется его лицо! Оно искажается буквально на глазах. А его взгляд! Сначала он недоуменно-ошарашенный, а затем в нем так явственно проступает горечь и боль, такая острая, такая кричащая, что чувствую, как у меня самой сердце болезненно сжимается.
Шаламов, глядя на нас, пятится, потом разворачивается и идёт прочь. Совсем не той своей кошачьей плавной поступью. А какой-то тяжелой неровной походкой.
Хочу остановить его. Позвать. Сказать, что всё не так, как он подумал. Но тут же мой порыв остужает мысль: нет, пусть уходит, теперь он точно оставит меня в покое. Перестанет терзать нас обоих. Перетерпит и будет жить своей жизнью. А тем более сейчас...
– Лера, мы же торопимся? – напоминает Игорь.
Я киваю и иду за ним к его машине.
49. Артём
– И не мечтай! – возмущается Анька Дубовская, наша староста, в ответ на мою просьбу отметить меня завтра утром на лекции по международному праву. – Ни за что! Не буду.
– Сложно тебе, что ли?
Я мог бы, конечно, просто не пойти, забить на первую пару, но теперь, после случая с Карлсоном, это было чревато. Сразу, как началась учёба, Грошев, наш декан, вызвал меня к себе и предупредил, что всего один косяк с мой стороны – и до свидания. И Дубовская подтвердила, что он интересовался уже моей персоной: как я учусь, как посещаю. Поэтому свалить с семинара не вариант. Да и не каждую лекцию можно незаметно прогулять. А вот завтра не пойти было бы идеально, но тут Дубовская встала в позу:
– Может, и несложно. Но, представь себе, у меня тоже есть принципы. Я прогульщиков не прикрываю!
Честно, не понимаю такой бессмысленной принципиальности. Дубовская так возмущается, будто я родину ее прошу предать.
– Это не принципы, это… вредность, – в последнюю секунду сдерживаю себя, чтобы не сказать «тупое упрямство». – Да пойми ты, мне очень надо завтра утром быть в другом месте. Вопрос жизни и смерти. Анька, ну пожалуйста.
Я, конечно, сильно преувеличиваю. Просто невмоготу уже от этой неизвестности. С ума схожу реально. Лера не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. Там вообще всё глухо. От Тани тоже ничего не добиться. Она с ней и сама не встречалась уже давно, вся связь у них, в основном, в мессенджере. Знаю только со слов Тани, что Лера того чувака, владельца клиники, раскручивает по полной программе.
Я и к ней уже пару раз наведывался вечером, но дома не застал. И в это её бюро ездил – там вообще уже нет ничего, только объявление: «Помещение сдается».
Вчера вечером заявился к Тане, спросил, куда Лера переехала, где теперь её офис. Таня мялась, просила прощения, но как я ни выпытывал, так и не сказала.
– Прости, Артем! Но Валерия Сергеевна мне строго-настрого запретила говорить тебе, где ее бюро. Прямо конкретно так велела. Или, сказала, всё бросит. Я не могу. Я бы хотела тебе помочь, но не могу. Я же обещала…
Димон, её парень, вышел в прихожую, где мы с ней разговаривали. Я думал, что он сейчас скажет что-нибудь, типа: «Какого хрена пристал к моей девушке?». Ну не такими словами, конечно, повежливее – он вообще такой, церемонный чел. Но он, наоборот, обратился к Тане:
– Да дай ты ему этот адрес.
– Не могу! Я же обещала, – чуть не плакала она.
Короче, ушел я от них не солоно хлебавши. Ну и что мне оставалось? Только попытаться застать Леру рано утром, до того, как она поедет на работу. Можно, конечно, потерпеть до выходных и караулить ее до победного, но не могу уже, если честно. И не факт, что ее застану. В минувшие выходные я часа три торчал у неё в подъезде, потом психанул и ушел. Может, она куда-нибудь уезжала отдохнуть, не знаю. Мои вон вечно сваливают из города на субботу-воскресенье.
– Ладно, – помявшись, соглашается староста. – Но только один раз!
Я в порыве целую ее в лоб.
* * *
Ночь вообще не сплю. Даже глаз не смыкаю. Сердце бухает как молот. Думаю только о том, что завтра ее увижу. И волнуюсь при этом так, будто реально дело жизни и смерти. Что ей скажу? Честно, я уже даже не знаю, что ей еще сказать, чтобы услышала, чтобы поняла меня. Но всё равно ищу какие-то слова. Хотя зачем? Завтра увижу её – и сто пудов всё из головы вылетит.
А утром подрываюсь пораньше. Просто до Леры на такси ехать около часа, а я без понятия, во сколько она выходит из дома.
В семь я уже на месте. И она дома. Вижу, что у неё горит свет. И внутри у меня тоже горит. Правда, в подъезд попасть – целое дело. Когда приходил сюда в прошлые выходные, я обзвонил по домофону Лериных соседей, и только одна какая-то бабка впустила меня, и то без особой радости. А сегодня – вообще всё глухо.
Ладно. По моим прикидкам, в такой час люди как раз должны валом валить на работу или на учебу. Но… нихрена подобного. Жду пять минут, десять, пятнадцать. Что там у нее, одни пенсы в соседях, что ли?
Задираю голову – вижу, что в ее окнах погас свет. Значит, скоро уже выйдет сама Лера. Замираю в ожидании. Нервничаю как подросток, аж ладони вспотели. Только что мерз стоял, а тут резко в жар кидает.
Наконец раздается пиликанье замка, и из подъезда выходит она. Лера. И тут же следом за ней Карлсон. Мне кажется, что сердце у меня на миг взлетает к горлу, а затем падает куда-то вниз и разбивается в крошево.
Я стою, смотрю на неё и медленно осознаю, что всё это значит. Он ночевал у неё. Он ночевал с ней. Они теперь вместе…
Мне бы сказать ей хоть что-то. Ну или просто уйти скорее, а не стоять безмолвным дубом, не таращиться на неё как жалкий придурок. Но я будто деревенею. Не могу пошевельнуться. Не могу произнести ни звука. Не могу нормально вдохнуть.
Это конец, понимаю вдруг. Наверное, я и раньше знал глубоко в душе, что она со мной не будет. Но надеялся до последнего и отчаянно цеплялся за тупое: а вдруг? А сейчас с пугающей ясностью понимаю: не будет никакого «вдруг», ничего не будет. Никогда. Только пока ещё не понимаю, как с этим жить.
Наконец отмираю. Разворачиваюсь и ковыляю прочь. Иду с трудом. Ноги как чугунные. Внутри, за грудиной, жжёт нестерпимо, словно там растеклась кислота и с шипением разъедает легкие. Не оглядываюсь. Не хочу и не могу видеть её с ним.
Дохожу до угла до дома, и тут во двор влетает черный гелик. Проезжает мимо буквально в паре дюймов, просто чудом меня не цепляет. Тормозит где-то за спиной. А спустя несколько секунд слышу Лерин крик.
Оборачиваюсь – какой-то жлоб тянет её за руку. Она упирается, отбивается сумкой, кричит:
– Сейчас же отпустите! Никуда я не поеду! Руки уберите!
Из гелика выпрыгивает ещё один жлоб. Вдвоем они хватают её под руки и волокут в машину, хотя она сопротивляется. Всё это разворачивается передо мной, пока я со всех ног несусь обратно, к ее подъезду, к этому сра*ому гелику.
