– Сколько ты хочешь? – спросил в лоб.
– Десять, – не мигая, ответила я.
– Чего – десять? Штук баксов? Евро? – не понял он.
– Десять лет хотела бы для тебя. Но будем реалистами. Так что рассчитываю на три года колонии общего режима.
– Ты дура? Ты не догоняешь, что ли? – орал он. – Да тебя мой отец похоронит просто. Никакого суда не будет, не надейся. А даже если будет… тебе же хуже. Лучше по-хорошему уймись. А то по-плохому тебя уймут. Последний раз спрашиваю, сколько?
– Пожалуй, теперь и все четыре. Статья 296. Угрозы в связи с предварительным расследованием.
Извеков грозно сверкнул глазами и вышел, процедив тихо:
– Ходи и оглядывайся, сука.
47. Лера
В шесть вечера у меня назначена встреча с Гаевскими. В бюро. Точнее, в том помещении, где находилось бюро до вчерашнего дня. Да, это наконец свершилось. Вчера мы переехали в новый офис. Тоже в центре, по соседству с загсом Кировского района.
И сейчас мои обустраиваются на новом месте, пока я мотаюсь по городу как савраска без узды. Этот бешеный темп и бесконечное «надо-надо-надо», честно говоря, меня уже немного истощили. Но зато не остается времени на рефлексию и ненужные переживания.
И самое главное – я теперь сплю как убитая. Причем засыпаю моментально, стоит только коснуться подушки щекой. Не то что раньше, когда я по полночи ворочалась, вспоминала, думала, порой даже плакала, расчувствовавшись. А, бывало, ещё и фантазировала всякое про себя и Шаламова. Иногда просто разыгрывала в уме какой-нибудь разговор с ним или нечаянную встречу. Но чаще мне и вовсе на ум лезло всё самое непристойное, что потом самой становилось стыдно.
Ну а теперь… теперь я почти освободилась от этого наваждения. Не то что я его совсем не вспоминаю – вспоминаю, конечно. Да и захочу забыть – не получится, он просто не дает. Названивает, пишет. Несколько раз даже в офис приезжал, но это было ещё в каникулы. Сейчас, видимо, началась учеба, и их там загрузили, всё-таки скоро госы и защита диплома. Но звонит он по-прежнему каждый день. Только я его звонки игнорирую. Всё хочу занести его в черный список, даже порывалась несколько раз, но так и не смогла почему-то.
Кстати, сегодня он ещё не звонил и вчера – только один раз в обед. Естественно, я не жду его звонка – все равно ведь не отвечу. И даже, наоборот, хочу, чтобы он скорее успокоился и меня оставил в покое. Правда, хочу. Но… не могу объяснить сама себе, но как-то на душе некомфортно, что ли. Словно нарушился привычный порядок вещей.
И тут, будто в ответ на мои мысли, телефон оживает, оглашая салон рингтоном. Смотрю на экран – Шаламов. Убираю звук, шепчу под нос:
– Да когда же ты отстанешь…
Но… некомфортное чувство исчезает.
Тем временем подъезжаю к пятому отделу полиции. Надо переговорить с Васильевым, следователем, насчет новых вскрывшихся обстоятельств по Таниному делу. Васильев – человек старой закваски. Страшный крючкотвор и к тому же медлительный, вечно всем недовольный, упёртый, но честный. И его упёртость сейчас нам только на руку. Потому что и к нему уже наведывались люди Извекова. И, насколько мне известно, ничего не добились.
К Васильеву я забегаю буквально на десять минут и сразу мчусь в бывший свой офис. Уже шестой час. Ехать близко, но как раз час пик и всюду на дорогах заторы.
Сначала я петляю по сквозным дворам, где это возможно, но потом выруливаю на Ленина и встаю намертво. Впереди, очевидно, столкновение, и обе полосы двигаются в час по чайной ложке.
Черт-те что!
И так разговор предстоит нелегкий – даже не представляю, как отреагируют Гаевские на мою новость. Они ведь еще не в курсе перемен. Мне хотелось приехать пораньше, подготовиться морально, ещё на раз все бумаги просмотреть. Потому как всё равно волнуюсь. Не хочу себе в этом признаваться, но волнуюсь. Боюсь, вдруг я что-то упустила, не просчитала. Последнее время приходилось разрываться во все стороны.
Снова смотрю на часы, нервно отстукивая пальцами на рулевом колесе дробь. Уже почти шесть. Опаздываю! Точнее, опоздала. Гаевские, если они так же не встряли в какой-нибудь пробке, уже должны быть там. В офисе, в котором остались лишь пустые шкафы. Жаль, не увижу их изумленных лиц…
Хотя они бы мне сразу позвонили. А раз не звонят, то наверняка тоже задерживаются. Но всё равно это невыносимо!
Уже думаю: машину, что ли, где-нибудь припарковать и добежать пешком. Но где?
Потихоньку подбираемся к повороту, ведущему в глухой двор. Там я и оставляю машину и почти бегом мчусь в офис.
Подхожу, едва дыша и давая себе обещание начать бегать. Правда, когда и где – сама не знаю. На часах уже половина седьмого, но Гаевские так и не звонили. Неужели не поехали на встречу? Однако в офисе горит свет. Не везде, только в моем бывшем кабинете. Но жалюзи опущены, и ничего не видно.
Значит, там точно кто-то есть. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь опознать среди машин на другой стороне дороги инспайр Марка, но уже совсем темно.
Ладно. Внутренне подбираюсь, захожу. Уличная дверь не заперта. В холле полумрак. Свет сочится только из моего кабинета. Бывшего. И там определенно кто-то есть.
– Что ж такое-то! Да как же так-то? – слышу причитания Алексея Германовича. – Ты идти можешь? Давай, сынок…
В ответ различаю невнятное бормотание Марка и сдавленный стон.
Осторожно ступаю в полутьме, толкаю дверь и… передо мной предстает странное зрелище. Стол сдвинут, кресло валяется на боку, стулья тоже. Но самое поразительное – это Марк. Скрючившись, он сидит почему-то на полу, одну ногу вытянув, вторую – согнув в колене, а над ним суетится Гаевский-старший, пытаясь поднять сына. Ко мне он стоит спиной, но на звук оглядывается, и я отмечаю, что свекор весь какой-то взъерошенный. А потом опускаю взгляд и едва не столбенею. Лицо Марка разбито в кровь. Толком я не вижу – он прижимает платок. Но этот платок весь в алых пятнах. Да и на полу вокруг него темнеют характерные капли.
– Боже! – вырывается у меня. – Что здесь произошло?
– Мы как раз у тебя хотели спросить! – визгливо восклицает Алексей Германович.
Марк, кряхтя, тяжело поднимается. Гаевский-старший ставит один из стульев.
– Давай присядь. Голова кружится?
– Угу.
Марк опускается на стул, морщась и кривясь, будто каждое движение доставляет ему сильную боль. Наверное, так оно и есть.
– Кажется, у меня нос сломан. И ребра… вдохнуть больно… и почки, по-моему, отбили… – стонет Марк, осторожно прикладывая платочек то к носу, то к губам. – И зуб… да, точно… суки, зуб сломали…
– Сейчас поедем, – Гаевский-старший ободряюще сжимает его плечо, потом снова шипит мне: – Кто это были такие?
– Какие такие? Вы о чем? Скажите уже внятно.
