Могу понять, что он обижен, зол, разочарован – имеет и повод, и право. Но, будь в нем порядочность, выплеснул бы свою злость и обиду мне лично. А не тешил бы свое раненое самолюбие, высмеивая меня в кругу друзей, моих же студентов. Господи, как стыдно. Будто он в грязь меня толкнул.
Мне прямо везет – второй раз нарываюсь на те же грабли.
Однако никто и никогда не узнает, что в пятницу, приехав домой, я весь вечер и полночи прорыдала, сначала ругая себя за глупость, потом – жалея. Собиралась сразу в понедельник пойти к Алексею Германовичу и уволиться. И больше никогда не появляться ни в универе, ни в жизни Шаламова. Но потом вспомнила про его чертов телефон и про подарок, который теперь, уж конечно, оставить я никак не могла.
Однако за выходные я успокоилась. Нет, мне по-прежнему было и больно, и стыдно, но уже не так остро. И еще подумалось, если я так сразу уволюсь, это будет слабостью и бегством. А еще явным признанием того, что да, я влюбилась в Шаламова, а теперь, униженная, с разбитым сердцем, сбежала от позора. Наверняка именно этого и ждут его друзья, те, кто делали ставки, глумились, снимали это видео и отправляли мне. Ждут, предвкушая, посмеиваясь, чувствуя себя кукловодами и победителями.
Так что нет, не доставлю я им этой радости. Приду в вторник и буду вести лекцию как ни в чем не бывало. Будто для меня Шаламов и они все – обычные студенты, такие же как все. Не выкажу ни боли, не обиды, ни злости, ни личной заинтересованности. Только б вернуть скорее этот телефон с кулоном!
* * *
Во вторник с утра упаковываю цепочку с кулоном обратно в футляр и красивую коробочку. Кладу в сумку вместе с телефоном Шаламова. Выдержки мне сегодня понадобится вагон. Лекцию провести с невозмутимым видом под прицелом пытливых глаз друзей Шаламова, его самого задержать после пары, вручить ему эти вещи и не съехать в упреки. Я даже иду на лекцию и нервничаю, как в первый раз.
Но всё проходит более-менее гладко. Эти, конечно, всю пару пристально разглядывают меня, особенно девушки. Перешептываются, чему-то сдержанно улыбаются, но я не подаю виду. Разок делаю им замечание, равнодушно призывая оставить личные разговоры на потом, либо продолжить в коридоре. Они переглядываются опять и замолкают, поджав губы.
Шаламов, наоборот, ни на кого не смотрит. Ни на них, ни на меня. Забрался опять на галерку. Сидит там мрачный, но что-то всё-таки записывает в тетрадь. Надеюсь, конспектирует лекцию.
Я укладываюсь за пару минут до звонка и отпускаю поток. Студенты поднимаются и потихоньку покидают аудиторию. А я жду, когда Шаламов спустится с дальнего ряда. Свиридова тоже его ждет, встав у дверей как часовой. Или как верный цербер.
При ней возвращать его вещички будет неловко, но что поделать.
А она тоже на меня косится то и дело. Да и плевать. Пусть думает, что хочет. После их видео можно уже и не так рьяно соблюдать видимость приличий.
Шаламов, как всегда, не торопится. Выходит самый последний. Он, конечно, и сидел дальше всех, но и сам по себе спускается без спешки. Наконец шествует мимо меня, и я со всем равнодушием, на какое способна, бросаю как бы между прочим:
– Артем, задержитесь, пожалуйста, на секунду.
Шаламов останавливается, лениво разворачивается и такое лицо делает, будто он летел навстречу счастью, а я ему тут крылья оторвала и собираюсь в клетку посадить. Но хотя бы говорит при этом Свиридовой:
– Иди.
– Я подожду тебя.
– В столовке подожди.
Она с явным нежеланием уходит. Хотя, может, и под дверью торчит, подслушивает.
– Что вы хотели, Валерия Сергеевна? – спрашивает Шаламов вежливо и официально. Ну и таким тоном, будто у меня с ним соревнование, кто из нас равнодушнее.
Я молча достала из сумки коробочку с украшением и его телефон.
– Вот, ты забыл. Хотела вернуть тебе ещё на прошлой неделе, но не получилось, – протягиваю ему, но он не сдвигается с места. На миг глаза его вспыхивают, и я отчетливо вижу в них горечь и боль, как в тот вечер, когда он уходил от меня. Лицо его каменеет.
Всё же, видимо, он был тогда искренен, да и сообщения отца это подтверждают. Мне его даже немного жаль. Но что это меняет? Пусть он не подлец. Пусть он просто глупый, инфантильный, избалованный мальчишка. В любом случае связываться с ним изначально было моей большой ошибкой.
Устав держать его вещи в протянутых руках, кладу их со вздохом на стол и говорю уже мягче:
– Артем, возьми. Телефон. И вот подарок, он очень красивый. Я тебе благодарна, но не могу его принять, извини.
Шаламов берет себя в руки. Лицо его расслабляется, на губы наползает полуулыбка. И тон его опять становится безразличным:
– Спасибо, Валерия Сергеевна. А то я думал, где его потерял, – он берет со стола телефон, сует в карман и, развернувшись, идет к двери.
– Артем! – окликаю его.
Он оборачивается, смотрит вопросительно, мол, ну что еще?
– Подарок, – киваю я на коробочку, которую он попросту проигнорировал.
– Если вам не надо, можете выбросить, – пожимает он плечами равнодушно и выходит из аудитории.
34. Артем
Просыпаюсь, голова как чугунный колокол. Такая же тяжелая, гудит и раскалывается, стоит чуть пошевельнуться. Кряхтя, приподнимаюсь на локте. Оглядываюсь. И не сразу врубаюсь, где я. Вижу, что не дома. Ну, то есть вообще интерьер левый и абсолютно незнакомый. И явно женский. Всё такое белое, модное. В воздухе пахнем женским парфюмом.
Это в чью спальню меня занесло? И как?
Скашиваю глаза вбок. Не знаю, как было ночью, но сейчас я в кровати один. Заглядываю под одеяло. Трусы, слава богу, на месте. Успокоившись, валюсь опять на подушку и по кускам вспоминаю, как вчера отмечали мой день рождения.
Гуляли в центре. Много пили. Особенно я налегал, это помню. Сначала было весело, потом опять переругался с кем-то. И с нашими, и с чужими. Послал Ленку и, кажется, Клео. Из-за этого рамсанул с Владом. Помню, что чуть с кем-то не подрался уже на улице. Но с кем, из-за чего – хоть убей ни единой мысли. Да и пофиг.
Хорошо, что при таком раскладе очнулся здесь, а не в обезьяннике каком-нибудь.
Выбираюсь из кровати, нахожу свои джинсы, обшариваю карманы. Карточка здесь, а мобилы нет. Ну, супер, чё. Вторую мобилу за неделю посеял. То есть тот свой телефон я не терял, конечно, а забыл у Леры, но это, считай, потерял.
Всё-таки кто меня приютил? Хоть спасибо сказать доброму человеку.
Одеваюсь, выхожу из комнаты. В квартире – вообще никаких признаков жизни. Тишина полная.
Нахожу кухню. Нет, всё-таки люди тут живут. В раковине – грязные тарелки, стаканы. На плите сковорода с чем-то съестным. Поднимаю крышку, там какая-то неаппетитная масса. Фу. Аж тошнота накатила. Хотя это еще и похмелье, конечно.
